Пока жена была на работе, Синдзабуро попробовал себя в роли домохозяина – не слишком усердствуя. По правде говоря, он целыми днями валялся на диване в выцветшем и затасканном спортивном костюме и превращался в бесцветную аморфную лужицу. День проходил за просмотром по телевизору старых сериалов, который чередовался философскими размышлениями в духе «а вот если бы сейчас была эпоха сегуната[4]
и меня бы уволили – я бы считался ронином?»[5] Ведь «ронин» звучит куда круче, чем «безработный».– Добрый вечер!
Опять этот голос. С улицы, сквозь занавеску гостиной, был виден комнатный свет, так что незваный гость знал наверняка: дома кто-то есть.
– Ох, да черт бы тебя побрал!
Синдзабуро поднялся с дивана и поплелся к двери, стараясь двигаться как можно тише – хотя за годы практики уверился, что он так не умеет и заглянул в глазок.
За дверью стояли две женщины, одетые почти одинаково: черные костюмы, белые рубашки, телесные колготки, черные туфли. Одной было на вид лет сорок-пятьдесят, другой – около тридцати. Та, что постарше, с пугающей сосредоточенностью уставилась на дверь, а вторая скромно смотрела под ноги. Странная парочка. В голове Синдзабуро завыла тревожная сирена. Никто в здравом уме не открыл бы им дверь. А ведь у него самого не лучший период в жизни, и тратить последние силы на всяких странных личностей явно неразумно.
Женщины, похоже, поняли, что Синдзабуро стоит за дверью, и старшая снова повторила: «Добрый вечер!»
Синдзабуро догадался, что все это время его приветствовала только она, старшая. Ее молодая спутница стояла, не шелохнувшись, и смотрела под ноги. Она развернулась так, что через глазок ее лицо видно было немного в профиль – словно ей не все равно, с какого ракурса ее увидит Синдзабуро. Да и вообще, она явно была из тех, кто озабочен производимым впечатлением. Работая в продажах, Синдзабуро приобрел насмотренность на человеческие повадки и научился подмечать мелкие детали, чем немало гордился.
Синдзабуро осторожно заговорил:
– Что вы хотели?
– Добрый вечер! – дружелюбно улыбнулась старшая. – Мы торговые представители и обходим окрестные дома с наилучшими побуждениями. Простите, что беспокоим в такой поздний час. Но, возможно, вы смогли бы уделить нам пару минут своего времени?
Стоило с ней заговорить, как Синдзабуро ощутил невыносимую усталость. К этим глупым женщинам он не испытывал ничего, кроме отвращения – они покусились на его драгоценный отдых и вынудили идти к двери. «Вы что, не видите, как я устал? – крутилось у него на языке. – Вот уже шесть месяцев у меня нет никаких сил».
– Простите, но нет. Уже слишком поздно, – отрезал Синдзабуро.
Услышав короткий и резкий ответ Синдзабуро, смотревшая под ноги молодая девушка подняла голову и тихим, дрожащим голосом произнесла:
– Ну как же так? Пожалуйста, проявите гостеприимство.
Если бы ивы могли говорить, подумал Синдзабуро, их голоса звучали бы так же. Он и моргнуть не успел, как женщины уже сидели у него в гостиной за журнальным столиком. Более того, сидели они на его любимом диване, а самому Синдзабуро пришлось довольствоваться неудобным кухонным стульчиком, который они с женой заказали в Интернете. Он даже не помнил, как принес стульчик в гостиную и уселся на него, подложив под зад подушку из «Маримэкко», которые так обожала его супруга. Синдзабуро никогда не мог разобрать, что за узор на ней изображен, но сейчас этот вопрос не слишком его волновал.
Пока Синдзабуро соображал, как так вышло, женщины внимательно рассматривали его. Четыре ноги, обтянутые колготками с блеском, выстроились в идеальной прямоты сияющую линию. Теперь его внимание безраздельно принадлежало женщинам, и они с непроницаемыми лицами одновременно протянули ему визитки, напечатанные на белом, как их собственная кожа, картоне.
– Позвольте нам представиться.
Синдзабуро опешил – визитки женщины протянули абсолютно синхронно. Очнувшись, он взял сразу обе и прочитал написанные на них имена. Старшую женщину звали Ёнэко Мотидзуки, а ее молодую напарницу – Цуюко Иидзима.
Отложив визитки, Синдзабуро обратил внимание, что на журнальном столике уже стоят три чашки зеленого чая. «Когда это я успел заварить чай? – подумал он. – Не могли же они пробраться на кухню и приготовить его сами?» Более того, на столе оказался и прибереженный им для особого случая ёкан[6]
, нарезанный аккуратными ломтиками. Пока Синдзабуро пытался все это осмыслить, заговорила Ёнэко:– Мы прочитали фамилию на табличке возле вашей двери. Получается, вы господин Хагивара? Верно? Простите, а как ваше имя?
«И зачем им знать, как меня зовут?»
– Синдзабуро, – ответил он, хотя совершенно не собирался отвечать. Словно язык двигался сам по себе.
– Син-дза-бу-ро, – медленно проговорила Цуюко.
Синдзабуро поежился: слишком уж томно произнесла его имя. Никто прежде так его не называл.
– Очень рада нашему с тобой знакомству, Синдзабуро.