Где поселится кузнец

— Суд не может взыскать за преступление, которого не было, — сказал Гарфилд со всем возможным хладнокровием. — Но ваши слова, полковник, свидетельствуют против вас. — Он поспешно обратился к Барни: — Когда вы после выстрела вошли в магазин, что вы увидели там?

— Я не вошел, генерал, я вбежал, ворвался!

— И что вы нашли внутри?

— Этого шакала!

— Но вы унесли его ружье.

— А там стояло другое; точно такая же двустволка.

— Это правда, мистер Эдди?

— Чистая правда: дробовик моего сына. Он уехал в Новый Орлеан и, слава богу, задержался; привези он товар, я бы и тот потерял, ваша честь.

— Почему ружье оказалось в лавке?

— Его мог принести Иеремия, мой черный слуга, — старался помочь дознанию Эдди. — Когда воры ушли из лавки, унося ружье и семь пар дорогих шпор… — Он умолк, кротко извиняясь, посмотрел на меня. — Мне говорили, ваша честь, что одна пара моих шпор досталась полковнику Турчину; я хотел бы увидеть сапоги этого офицера…

— Мистер Эдди, зачем бы черный слуга принес второе ружье?

— Я был вне себя, когда воры ушли, и отправился на жилую половину пропустить стаканчик… Городишко у нас трезвый, ваша честь, но бывают минуты… господин мэр извинит меня. — Он помахал рукой мэру, который смотрел на него неласково. — Я сказал слуге: Иеремия, город полон воров, побудь в лавке и постереги товар, эти янки — друзья черных, они не тронут тебя. А его трясло; его со страху так разобрало, что тут и выстрелить недолго. Черные, ваша честь, как дети: он и не опомнится, как палец нажмет на курок.

— Томас Морган убит квадратным куском свинца; почему в дробовике оказался свинец? — спросил Гарфилд.

— Ружье сына, ваша честь, а зачем он вогнал в него свинец, не придумаю.

— Но если стрелял ваш негр, вы слышали выстрел.

— Который день стояла пальба; уже и не знаешь, то ли стреляют, то ли мерещится.

— Вы допросили Иеремию?

— Его и след простыл, что вы! Ниггер, застреливший белого! Не только янки сварили бы его живьем в ротном котле, я бы три черные шкуры с него спустил.

— А вы почему сбежали, мистер Эдди?

— Кому охота подыхать, ваша честь?! — воскликнул Корнелиус Эдди простодушно. — Я как глянул в их лица, так и представил собственные кишки на их штыках. А когда отдышался, узнал, что лавку разгромили. Меня кругом ограбили, ваша честь, — сказал он горестно, — янки в Афинах, а сын в Новом Орлеане… Спустил мои денежки.

— Куда девался скобяной товар? — спросил Гарфилд у Барни.

— Что могли — побили, да разве у него побьешь, все железо и железо. Набили себе синяков, перевернули все и ушли.

— Полковник Турчин, вы слышали признание солдата?

— Этому солдату можно верить, генерал. И заметьте, никто в Афинах не стал жертвой самосуда, ничье имение не сожжено, ни одного пепелища, а ведь хотелось, как хотелось! — Я показал на Корнелиуса Эдди. — Такие вот заслуживают часа бесправия.

Суд занялся притязаниями лавочников. Они клялись, что и прилавки, и склады при магазинах опустошились моими солдатами, но никак не могли объяснить, куда исчезло добро ценою в 50 тысяч долларов и как им удалось, без доставки новых товаров, продолжать бойкую торговлю — дело запуталось глухо и неразрешимо. В мародерстве обвинили и Пони-Фентона, будто бы и он принял участие в афинских грабежах.

— В Афинах, ваша честь, только две лавки и пострадали: скобяная и еще одна, съестная. Там взяли ветчину, бекон и цыплят, — это я по рассказам знаю. А еще была реквизиция в имении под Афинами…

— Кому принадлежало имение?

— Джеку Гаррису. Он в армии мятежников, людей увел с собой и оставил присматривать за добром старого негра. Меня отрядили с двумя солдатами достать кукурузной муки и бочку нью-орлеанской патоки; мясо, если встретится, лейтенант велел брать только разрубленными тушами и снабдил меня удостоверением. Уж как мы открыли двери коптильни Джека Гарриса, такого никто из нас в жизни не видывал! Окорока, лопатки, разрубленные туши, сосиски в хлопчатобумажных мешках, прокопченные головы свиней, — у Пони-Фентона и сейчас разгорелись глаза. — Все рабы, сколько их пряталось в орешнике и кизиле, сбежались под платаны к коптильне, будто мы открыли ворота рая. Они просили мяса, и я дал им мяса; это они смотрели свиней и быков, сеяли кукурузу, выгоняли скотину на пастбища. Одной девчушке лет семи я дал половину свиной головы: видели бы вы, как она положила ее на свои курчавые волосы и понесла домой, под охраной всего семейства…

— Признаете ли вы, что приняли участие в незаконной конфискации?

— Нет, — ответил Фентон после томительного молчания, — Я думал над этим тогда, думал и сейчас. Нет!

— Весь ваш рассказ подтверждает мародерство.

— Я взял мясо в коптильне неприятеля.

— Не могли же вы знать, что этот плантатор — мятежник.

— Как, Джек Гаррис?! В этих местах его всякий знает: он майор в кавалерийском полку Хелма, это его всадники волочили по камням наших солдат. Джека Гарриса надо бы живьем зацепить под ребро в той же коптильне.