Где правда, брат?

— Какая вежливость у вертухая? — Она швырнула на кресло учебник и, сомкнув за спиной руки, направилась в свою комнату. У двери вдруг остановилась и повернулась к Степану: — Ну, чего стоишь? Дверь в камеру открывай!

— Дезинфекция там сейчас, тараканов и клопов травят, — усмехнулся он.

— И что мне делать?

— Так и стой. Лицом к стене! Руки за спину!

— Точно, вертухай!

— И никакой вежливости.

— Дурак набитый!

— Попрошу не выражаться!

— Ну, если баландой накормишь, то не буду.

— Баланда в столовой.

— Нет, баланду в камеру подают.

— А пижаму в полоску тебе не подать?

— А что, идея! — упираясь лбом в стену, засмеялась Лена.

— А что еще?

— Ампулу с морфием.

Степан ничего не сказал. Эта тема запретная, и он должен ее избегать.

— Ну да, ты же вертухай!

— Все, прогулка закончилась!

Степан открыл дверь, но Лена и не думала заходить в комнату.

— А обыскать? — спросила она.

— Зачем?

— А если училка мне марафет подогнала?

— Не было у нее ничего.

— А ты ее обыскивал?

— Кеша ее обыскал.

— Обыскал?! — хихикнула Лена. — И куда он к ней, насмешите меня, заглядывал?

— Иди в камеру, я тебе баланду принесу.

— Козел!

Степан привычно отмахнулся от нее и направился к лестнице.

— Обиделся? — донеслось вслед.

— Я на тебя давно уже не обижаюсь.

— Обиделся… В тюрьме баланду козлы разносят… Стой! Я не хочу, чтобы ты козлом был. Лучше вертухаем будь. Это даже сексуально!

— Даже?

— А что, в немецком кино это сплошь и рядом. Он — вертухай, она — заключенная. Он приходит ее обыскивать…

— Никогда не смотри такие фильмы.

— Я не смотрю, мне рассказывали… Ты обыскивать меня будешь?

— Да, как только режиссер с камерой появится, так сразу.

— Я ведь носик могу припудрить. Ты будешь виноват, что не уберег.

— Не припудришь.

— А вдруг?

— Поверь, без работы не останусь.

— Бедная она, бедная… Почему не спрашиваешь, кто бедная?

— Спрашиваю.

— Отвечаю. Жена твоя бедная.

— Нет у меня жены.

— Но будет. Только недолго. Ты такой зануда, что повеситься можно. Или уйдет она от тебя, или повесится.

— Ничего, пирожков поедим.

— Каких пирожков?

— На поминках пирожки едят…

— С чем пирожки?

— Сейчас узнаю. Или со мной обедать пойдешь?

— С тобой. Только не пойду. В номер принеси. В двух экземплярах. И бутылочку «Шато Лафит-Ротшильд».

— Хорошо, и бутылочку газировки…

Алкоголя в доме не было вообще, и понятно почему. А иногда после общения с Леной хотелось тяпнуть сто граммов. Иногда, но не сейчас. Сегодня она ведет себя вполне вменяемо, ну, дурачится, так это нормально.

Степан спустился на кухню. Повара Скатцев не держал, и вообще из прислуги у него была только горничная, которая весь день крутилась как белка в колесе — и в доме убраться, и обед приготовить, и посуду помыть. Готовила она неплохо, но особыми изысками не баловала. Супы, борщи, жаркое, плов, котлеты, голубцы, вареники, пирожки, все такое простое, незатейливое, но тем и ценное…

Сегодня на обед был суп с фрикадельками, шницель из куриной грудки, овощной салат, сок. Не шведский стол, конечно, но, в принципе, Лена не привередлива в еде. Если она не хочет есть, то хоть бифштекс из мраморного мяса ей подавай и алмазную икру — от всего будет воротить нос. А если настроение нормальное, то и яичницу с колбасой слопает.

Степан поднял обед на второй этаж, локтем открыл дверь и оторопел, увидев Лену. Она сидела за столом, приподняв голову, и затуманенно смотрела на него. Одной рукой она пощипывала нос, а в другой — держала свернутую в трубочку бумажку. Вид у нее был такой, как будто она собиралась чихнуть. Но ведь не табак она нюхала…

А ведь обещала припудрить носик… И где она достала кокаин? Неужели Инна Георгиевна принесла?

— Ну, и зачем ты это сделала? — дрогнувшим от волнения голосом спросил он, ставя поднос на стол.

— Что сделала?

— Где дурь взяла?

— Я ее взяла?! — с удивлением повела бровью Лена. — Да это она меня взяла! Подожди, сейчас еще крепче возьмет!

— Я спрашиваю, откуда у тебя эта дрянь?

— А чего ты так разволновался? А-а, за свою работу переживаешь! А может, Инну Георгиевну обыскать хочешь?

— Она тебе дурь принесла?

— Инна Георгиевна завтра будет, завтра ее и обыщешь! — дурашливо засмеялась Лена.

— При чем здесь «обыщешь»?

— А-а! Значит, все-таки за свою работу колотишься. Так я отцу ничего не скажу. И ты ему ничего не говори.

Степан промолчал. Он обязательно скажет все Игорю Петровичу, но незачем озвучивать свои намерения, тем более Лена и сама все понимает.

— Значит, скажешь, — язвительно усмехнулась она.

— Куда ты кокаин спрятала?

— Шмон хочешь устроить?! Перед отцом выслужиться, да? А санкция прокурора есть?

— Лучше сама отдай.

— А если нет, то что? Задницу мне надерешь?

Действительно, Степан ничего не мог сделать. Устрой он обыск, и Лена поднимет дикий шум. О рукоприкладстве, разумеется, и речи не могло быть. Надо звонить Игорю Петровичу, пусть приезжает, разбирается.

Он повернулся к Лене спиной.

— Эй, ты куда? Чем тебе моя задница не нравится?

Степан молча вышел из комнаты, но дверь за собой закрывать не стал. Лена сейчас под кайфом, а значит, должна быть на виду.

— Эй, придурок, я тебя разыграла! — засмеялась она. — Нет никакого кокаина!