В эти дни я мало спала или почти совсем не спала, и к тому моменту, когда пришло первое письмо от адвоката дядюшки Томаса, я была такой уставшей, что иногда, сказав что-нибудь, я хоть и слышала собственный голос, но думала, что за меня говорит кто-то другой. Не то чтобы я много говорила. Больше, чем «да», «нет» или «всё равно» из меня было не вытянуть. Может быть, иногда глухое «спасибо». Я мечтала о сне, о паре часов, на которые я могла забыть, что Карл умер, о паре часов, когда я могла вообще всё забыть, но при этом я страшно боялась заснуть.
Но даже тогда, когда у меня слипались глаза, я не спала и думала об одном.
Я заснула, когда это стало интересным. То есть когда Мими открыла письмо от адвоката дядюшки Томаса и возмущённо втянула ртом воздух.
С недоумением она начала читать письмо вслух. Мой отец в процессе чтения отпустил несколько несвойственных ему крепких словец.
– Что за бесстыдный и наглый
«…
Моя голова отклонилась в сторону, дыхание стало глубже, а глаза закрылись.
«
– Наглая
– Каролина? Она что, спит? Пощупайте кто-нибудь её пульс!
– Пускай спит, – сказала моя мать. – Она измучена, а это письмо ещё ухудшит ситуацию. Читай дальше!
«
Проснувшись, я почувствовала себя ещё более уставшей и истощённой, чем до сна. И такой же равнодушной.
Мими и отец начали разбирать бумаги Карла и выяснили при этом, что действительно имеется наследство, за которое стоило бы побороться.
Наследство, о существовании которого я и не подозревала. Наследство, которое повергло бы меня в шок, не будь я уже в шоке из-за смерти Карла.
В отличие от сестры, которая невзирая на слова моего отца, что о мёртвых либо хорошо, либо ничего, называла Карла не иначе как Эбенайзером Скруждем или просто скрягой, я по-прежнему считала Карла щедрым человеком. Мы всегда жили хорошо, вопреки словам Мими насчёт зимних пальто, халуп и так далее. Наши квартиры не были огромными или шикарно обставленными, но они были неизменно в хорошем состоянии и уже поэтому стоили дорого. Кроме того, Карл выбирал такие города (к примеру, Цюрих и Лондон), где жизнь была дороже, чем в других местах. И одни только переезды стоили колоссальных денег (попробуйте как-нибудь переехать с клавесином!). В Мадриде у нас была даже домработница, сеньора Седа, которая неплохо у нас зарабатывала, потому что мы оба ненавидели уборку и мыли посуду только тогда, когда уже не оставалось чистой. (Воображаемая сеньора Седа сопровождала нас и дальше. К примеру, я говорила: «Кто-то должен опять помыть ванну», на что Карл отвечал: «Я думал, что сеньора Седа давно это сделала – кстати, она должна ещё развесить бельё»).
Карл повсюду вёл курс в университете, но эта работа не очень хорошо оплачивалась, поэтому он дополнительно работал как консультант и эксперт в музеях, страховых компаниях и аукционных фирмах, и эти деньги явно не были лишними, потому что Карл любил хорошую еду (я тоже), хорошее вино (я нет), он охотно покупал деликатесы, и по меньшей мере дважды в неделю мы ходили в ресторан. Кроме того, мы часто бывали в театре и кино, и мы оба тратили кучу денег на книги. На шмотки и дорогую косметику оставалось мало, и поэтому было очень хорошо, что я не особо этим интересовалась. Или скажем так: для меня это просто было не важно. А что касается зимнего пальто, на которое всё время намекала Мими, то у меня уже несколько лет было чёрно-белое драповое пальто, которое я очень любила и люблю до сих пор, хотя оно уже довольно-таки поношенное. Я не покупала себе нового вовсе не из-за скупости Карла, а просто новое мне было не нужно. И я не имела привычки выкидывать вещи только потому, что они уже старые.