Мои родители высылали мне пару сотен евро в месяц, официально они называли это «деньгами на учёбу», но неофициально они просто не хотели, чтобы Карл меня полностью содержал. И Карл ничего не имел против – в чём Мими его тоже упрекнула после смерти. Я иногда подрабатывала переводами, но нерегулярно и не очень много.
Когда после смерти Карла стали приходить письма от адвоката, моя семья возмутилась. Возмутилась в первую очередь потому, что Карл оставил меня в неведении относительно своего состояния. Затем из-за того, что семья Карла не нашла ничего лучшего, как коршуном налететь на это состояние. И ещё они были возмущены тем, что не была возмущена я, но потом Ронни вычитал в одной книге о четырёх стадиях скорби, что я всё ещё нахожусь в стадии шока и что возмущение пока не входит в мой эмоциональный репертуар.
Но это было не совсем так. Потому что когда они нашли в бумагах Карла своего рода завещание, листок, на котором Карл написал: «
Но мою семью это завещание как-то примирило с Карлом. Мой отец так обрадовался этому листочку, что он его даже поцеловал.
Сама того не зная, я вышла замуж за богатого человека. За время нашего брака он стал ещё богаче, потому что за это время один за другим умерли его тётя Ютта и его родители, и они оставили ему не только половину виллы в Кёльн-Роденкирхене, но и доходный дом в Дюссельдорфе, приличную сумму денег в наличных и акциях, а также ценные предметы искусства, среди которых была картина «Берег и натюрморт с рыбами», которую особенно хотел получить дядюшка Томас Кувшинное рыло, потому что он неоднократно упоминал этот натюрморт в своих письмах.
Мими постоянно пыталась заинтересовать меня наследством, хотя Ронни уверял её, что я ещё до этого не созрела. Иногда она забрасывала меня цифрами, надеясь, что я автоматически начну их складывать, или начинала распространяться насчёт вложения акций. Иногда она демонстрировала мне фотографии произведений искусства в интернете с указанием цен, но меня всё это барахло не интересовало. Я не знала, действительно ли Карл владел всеми теми ценными вещами, которых домогался дядюшка Томас; я их ни разу не видела, и многие предметы именовались так, как будто дядюшка Томас эти названия выдумал сам.
И мне всё это было безразлично.
Карл умер.
6
«Всегда будь первоклассной версией самого себя,
а не второсортной версией кого-то другого
».«Просто будь самой собой» – руководящий принцип моего детства. Мама говорила это всякий раз, когда я жаловалась, что у меня нет друзей. «Просто будь самой собой, тогда все будут любить тебя такой, какая ты есть».
Ну что тут сказать? Это неверно. Разумеется, не надо притворяться, что ты не тот, кто ты есть, но не стоит надеяться, что тебя за это будут любить. Только если очень повезёт, ты сможешь найти людей за пределами твоей семьи, которые полюбят тебя такой, какая ты есть.
Глупо, если именно этот человек умирает.
Я купила две тетради в линейку. И теперь я сидела у Мими за кухонным столом, уставившись на первую страницу. Хотя фрау Картхаус-Кюртен и сказала, что я должна писать как для самой себя, но в этом не было особого смысла, потому что для себя самой у меня в голове всё было довольно хорошо уложено. Если и записывать, то только для того, чтобы фрау Картхаус-Кюртен лучше меня узнала и тем самым эффективнее бы меня лечила.
Чтобы облегчить ей чтение, я решила начать с одного короткого эпизода, а именно с того дня, когда Лео представил меня своей матери (
Мама Лео и его сёстры жили в Оер-Эркеншвике – местечке в часе езды от Кёльна. У них там был хорошенький домик на одну семью и большой сад. Рядом жили бабушка и дедушка Лео по материнской линии. Словом, полная идиллия. Напротив их дома раскинулся большой луг с яблонями. Луг тоже был владением семьи, и Лео говорил, что бабушка и дедушка очень хотят, чтобы он и обе его сестры когда-нибудь построили себе дома на этом лугу, рядышком друг с другом.
– В Оер-Эркеншвике, – сказала я. Мне так нравилось это название, что я всё время его повторяла. Оер-Эркеншвик. Сразу и не выговоришь.
– Есть места и похуже, – сказал Лео.