Где правда, там и ложь (ЛП)

– Это плохое сравнение, – сказала я. – Где вы будете спать сегодня ночью, миссис Робинсон?

– У меня номер в отеле.

– Я могу поехать с вами?

– Ни в коем случае, – ответил Карл.

– Пожалуйста, – сказала я.

А Карл ответил:

– Только через мой труп. – (Что, как теперь оказалось, было не без юмора. Но, в конце концов, понадобилось пять лет, чтобы Карл превратился в труп).

По дороге в отель Карл склонял глагол «сожалеть» во всех возможных вариантах. «Мы пожалеем. Ты пожалеешь! Я пожалею. Я уже жалею».

В ответ я невольно хихикала.

– Кто-то должен тебя остановить, – сказал Карл. – Неужели тебя никто не предупреждал насчёт меня?

– Конечно, предупреждал, не волнуйся. Я знаю, что ты эгоистичный и безответственный негодяй, который завтра улетает в Мадрид и вообще флиртует с каждой встречной-поперечной женщиной.

– Я же говорю, что ты пожалеешь, – сказал Карл. Он продолжал говорить это и тогда, когда в номере отеля он потянул меня на кровать и поцеловал меня.

Позднее я счастливо и немного растерянно смотрела в потолок, а потом сказала:

– Я так рада, что я не женщина с топором в голове.

– И я рад. – Карл осторожно погладил меня по шишке на лбу.

Вот так оно у нас и началось. В ночь, когда родилась моя племянница Элиана. Циркульная пила решила не брать имя Нина-Луиза, но не из уважения к Мими, а потому, что ей больше понравилось имя Элиана. И потому, что это было имя, которое выбрала её лучшая подруга для своей ещё не родившейся дочери. (Лучшая подруга – на седьмом месяце беременности – не только порвала дружбу с Циркульной пилой, но и прокляла её и её семью вплоть до девятого колена).

Мы с Карлом праздновали день рождения Элианы как день нашего знакомства каждый год – у нас он назывался «День памяти аварии Дженкальпа Пинарбаси», – и Карл каждый раз снимал комнату в отеле, и мы пытались повторить наш первый раз как можно более точно. Каждый раз это было грандиозно – как в первый раз.

Я никогда об этом не жалела.

Во всяком случае, не очень сильно.

11

«Верно, что деньги не приносят счастья.

Правда, имеются ввиду чужие деньги».

Джордж Бернард Шоу

Не знаю, в таблетках ли было дело или же в том, что время наконец стало залечивать мои раны, но на следующий день после моего первого похода к фрау Картхаус-Кюртен я проснулась и поняла, что меня страшно интересует наследство. Я всё время помнила о вчерашних словах Нелли. Действительно, у тех, кто потерял любимого человека, должна быть по крайней мере возможность утешиться его деньгами. Money makes the world go round.

Мне вовсе не обязательно тратить эти деньги на себя – тем более что я совершенно не представляла, чем же таким особенным мне хотелось бы владеть, – но я могла употребить эти деньги на какое-нибудь благое дело, например, на финансирование питомника для осиротевших детёнышей ягуара, или на покупку школьных тетрадей для индийских детей, или же на оплату колодца для эфиопской деревни. Кроме того, я не могла вечно жить в гостевой комнате у сестры и зятя и вынуждать их выносить себя, а на покупку собственного жилья тоже были нужны деньги. Я хотела квартиру с камином, на который я могла бы поставить урну. (Сначала я собиралась поехать на море и развеять пепел по ветру или закопать его под каким-нибудь деревом, но потом я постепенно привыкла к урне и как-то сроднилась с ней. Поэтому каминная полка показалась мне самым подходящим для неё местом).

Я выпрыгнула из постели так бодро, что даже сама удивилась. Хотя я полночи писала в тетради, я совершенно не чувствовала себя усталой. В пижаме я отправилась вниз на кухню, где Мими завтракала свежевыжатым апельсиновым соком, булочками из цельного зерна и таблетками фолиевой кислоты, читая при этом газету. Ронни уже поехал на работу. Он привык бегать в несусветную рань, на обратном пути покупал булочки, а перед выходом из дома накрывал на стол, выжимал апельсиновый сок и зажигал свечу. Затем он складывал газету так, как будто её никто не читал, и будил Мими, принося ей кофе в постель. (Я знаю, мне никто не поверит. Но я клянусь, что всё это правда).

Неудивительно, что у моей сестры всегда такое солнечное, ровное настроение.

– Доброе утро, дорогая. Хочешь сока?

– Я сама себе налью, не вставай. – Я выпила глоток и с удивлением поняла, что у него отменный вкус. Это тоже было новым. В последние недели всё, что я ела, имело одинаковый вкус – а именно никакой.

Я наклонилась к Мими.

– Мими, все бумаги Карла и письма дядюшки Томаса – они у адвоката, верно?

У Мими от удивления выпал изо рта кусок булки.

– Фто?

– Я спрашиваю только потому, что мне хотелось бы на них взглянуть.

– У него только копии, – ответила Мими. – Оригиналы наверху в кабинете Ронни. Но ты…

– Я знаю, – сказала я. – Я говорила, что не хочу об этом слышать. Но сейчас меня всё это очень интересует. Мне постепенно надо начинать думать о том, что будет со мной дальше. Без Карла.

– Тебя эти документы разволнуют, – сказала Мими.

– Нет, вряд ли.