Где простирается тьма (ЛП)

Я перевожу взгляд на ухмыляющегося Люка. Он находит это... смешным? Он смотрит, как его босс трахает Барби Малибу, и это забавно? Я чувствую, как у меня горят щеки и колотится сердце, когда снова перевожу взгляд на Димитрия и Малибу. Она пытается прижаться губами к его груди, будто не слышала, как он говорит ей «нет». Он отпускает ее руки и сжимает подбородок так сильно, что она вскрикивает.

― Что. Я. Сказал. О. Прикосновениях? ― рычит он.

― Господи, Дими! ― она резко отворачивается. ― Ты никогда не позволяешь мне касаться тебя во время секса.

Внезапно он оттолкнул ее, и она свалилась с кровати. Я мельком вижу его член, и твою ж мать ― твою-ж-сука-мать ― он огромный. С пылающими щеками я отворачиваюсь и пытаюсь сбежать. И тут же понимаю, что все еще пристегнута к Люку. Я спотыкаюсь и запутываюсь в собственных ногах, громко вскрикнув. Люк дергает меня за наручник, и когда я оглядываюсь на каюту, Димитрий смотрит на нас.

― Наслаждаешься шоу, Люк? ― фыркает он, но я вижу гнев на его лице.

Я не смотрю на него, куда угодно, только не на него.

Люк фыркает и толкает меня вперед.

― Думаю, вот эта твоя девчонка наслаждалась больше: я почти слышал, как сжалась ее киска.

― Ты придурок! ― рычу я, когда он вталкивает меня в комнату.

― Забирай ее, ― говорит он скучающим тоном. ― Я посидел с ней. Пусть Уайли продолжит.

Уайли ― еще один охранник-засранец, которого Димитрий приставляет ко мне, когда не хочет следить сам. Хотя Уайли немного добрее и разговорчивее Люка. Не дожидаясь ответа Димитрия, Люк поворачивается и уходит. Я чувствую, как пылают мои щеки. Он просто оставил меня в комнате с голой парой, чей секс только что прервали. Это не неловко, нет, конечно же, нет.

― Сваливай, Ливви, ― приказывает Димитрий все еще хриплым голосом.

― Черт возьми, ты никогда не удовлетворяешь меня. Эта девка вечно рядом, ― брюзжит она, натягивая трусики, будто меня и в комнате нет.

Я осмеливаюсь взглянуть на Димитрия, ожидая, что он будет пялиться на грудь Малибу, но нет: он смотрит на меня. Он смотрит мне в лицо. Время от времени его взгляд опускается к моим губам. Боже, если он продолжит так смотреть на меня, я захочу занять место Малибу под ним. Я сглатываю, мысленно ругаясь, и снова перевожу взгляд на ноги.

Мне нужны новые кроссовки.

Очень, очень нужны новые кроссовки.

― Шевелись, ― рявкает Димитрий.

― Да шевелюсь я, ― огрызается Малибу. ― Иисусе.

Она проносится мимо меня, полуодетая. И, да, она толкает меня плечом. Я стискиваю зубы и пытаюсь сдержать поток ругательств, которые хочется вылить на нее. Когда дверь захлопывается, я снова смотрю на Димитрия. Он все еще не отводит от меня взгляда. Почему он все еще смотрит на меня? Боже, у меня что-то на лице? Нет, в этом взгляде нет и тени юмора... скорее, он жаркий.

― Я, э-э, прости, я вошла...

Соберись, Джесс.

― Я не хотела портить тебе вечер.

Он долго молчит, и я снова бросаю на него взгляд. Он все еще смотрит. Блин. Может, у него аневризма мозга, а я об этом не знаю?

― Нет проблем, ― говорит он, и будь я проклята, если его голос хриплый не от желания. ― Она все равно не делает того, что ей говорят.

Я фыркаю.

― Ну, это неудивительно, я и в прошлый раз убедилась, что она та еще сучка.

Его взгляд становится жестким, он смотрит на меня.

― У меня только одно правило, которому нетрудно следовать.

Я вздыхаю, прохожу по каюте и встряхиваю наручники у его лица.

― Мне нужно в душ. Сними их.

― Тебя не заинтересовало это правило? ― говорит он, роясь в джинсах и доставая ключ.

― Не то чтобы. А должно?

Он пожимает плечами, но когда его руки касаются моих, я невольно вздрагиваю. Он поднимает на меня взгляд, но пальцы не останавливаются. Наши взгляды пересекаются, и я вижу в них полное понимание. Он заметил, что я только что вздрогнула, и хуже того, он знает почему.

― Хочешь со мной трахнуться?

― Ч-ч-что? ― давлюсь я воздухом и быстро мотаю головой.

― Это простой вопрос.

У меня отвисает челюсть.

― Я ― твоя пленница. Хотя знаю, что есть болезнь, формирующая любовь между пленницей и похитителем.

Он наклоняет голову набок, изучая меня.

― Стокгольмский синдром, но у тебя его нет.

― Откуда ты знаешь? ― говорю я, скрестив руки на груди.

Он бросает на меня невыразительный, почти скучающий взгляд.

― Твое возбуждение вполне реально.

Я открыла рот и придала лицу выражение полного отвращения.

― Что?

― Ты слышала меня: я почти чувствую запах. Всего-то нужно одно касание моего языка к этой сладкой киске, и ты станешь на колени. А теперь ответь на мой вопрос.

Я качаю головой.

― Вот уж нет, придурок. И что заставляет тебя думать, что у меня сладкая киска? Я вообще могу быть мужчиной.

Он фыркает.

― Это не так.

― Могу, ― шепчу я, когда он подходит ближе, слишком близко, чтобы было комфортно.

― Это не так.

― Это вполне реально.

― Не-а.