Сидим, молчим. Эта мокрая, волосы сосульками, и я протрезвевший. А за окнами салют. «Может, кокнем его?» – Маша тихо спрашивает и на меня томно полузакрытыми глазами из темноты взирает. «Кого?» – «Брата твоего». – «Какого брата?» – «Ты что, не знаешь, что у тебя брат есть?!» – «Ладно, Машка. Я устал».
Двинул на кровать, а она за мной. Легла, обняла, целоваться лезет. «Ну, давай кокнем, миленький…» Перехотелось мне теперь с ней связываться, с пьяной. В стенку вжался. И тут не угомонилась. Разве можно было такую остановить?! Тогда у нас все в первый раз и случилось.
На следующее утро боялся, истерику закатит, как Настена с перепоя. Все ей в таких случаях бывает не то. Лучше отойти по-хорошему, под руку не лезть. А эта ничего, только пить попросила. Осмелел я, условие поставил. «Воду, – говорю, – дам, только если обо всем расскажешь». «Ладно», – согласилась Мария неожиданно.
Выходило, что и вправду есть у меня брат-близнец по имени Гавриил. Автокатастрофу он подстроил, чтобы Машу у меня увести. Она про подмену ничего не знала и шестнадцать лет брата за меня принимала. «Шестнадцать лет изводил меня Гаврила так, что я даже в больнице от зависимости лечилась. Да, видно, недолечилась. Снова к нему, то есть к тебе, вернулась. А он – один день приблизит, другой – отдалит». – «Постой, – говорю, – как он автокатастрофу подстроить мог? Ведь я один в машине был?!» – «А ты откуда знаешь? У тебя ж память отшибло!» – «И то верно». Тут и про звонок анонимный вспомнил от «доброжелателя».
Весь день мы события восстанавливали. Выходила история хуже, чем в сериале. Кому расскажешь, не поверят. До последнего времени не знала Маша, что есть у меня брат, Гавриил. Плохой это был человек, неуправляемый, и я о нем никому-никому не рассказывал (Настена либо не в курсе была, либо, меня пожалев, правду утаила). Зато
Тут мне тот случай у котлована и вспомнился! «А ведь правда, Маша, приезжал ко мне какой-то мужик, очень на меня похожий, только в шубе. Я еще подумал, ну не может быть, показалось. Ведь это братец был… Так ты кого любишь? Меня или его?»
Посмотрела на меня Мария с жалостью, по волосам погладила: «Тебя, Мишенька, конечно, и не нужно мне больше никого, кроме тебя». – «А мстить?» – «Мстить я давно передумала». Заснули мы в ту ночь в обнимку. Точно как Настя Маша голову мне на плечо положила! Перед сном спросила, хочу ли я еще домой. А я даже и не знал теперь.
Приснилось, что лежу с Настеной у нас на Жаровихе, а с другого боку Маша подпирает. Приподнялась Настя, на Марию кивнула. «Это кто там?» – «Это, Настя, Маша. Я ее из Москвы привез». Вздохнула жена, тапки нащупала, на кухню пошаркала. Я было за ней – глядь, а там никого. Вернулся в спальню: «Ты Настю не видела?» Маша головой из стороны в сторону вертит, а сама улыбается, как будто рехнулась. Проснувшись, вспомнил Петрова. Правильно корешок говорил про цельность личности-то.
С тех пор во мне раздвоение и началось. То себя с Настей увижу, то с Машей. Две разные жизни получаются. С Машей я, как сейчас, степенный, основательный. Сижу в кресле, книжки листаю. Или на работу с портфелем пойду, или погулять. В ресторане сыр ем, вином запиваю. А с Настей как-то душевней получается.
Рассказала Мария, что был я интеллигент. Страдал от грубого обращения. Никто меня в Архангельске не ценил, не понимал. Маша же во мне надломленную личность разглядела. Сидели мы, о высоких материях рассуждали. Теперь ничего не помню, а тогда и в философии разбирался, и в науке. Все это можно восстановить, если за ум взяться. Вроде как зарабатывал хорошо какими-то научными исследованиями. Недаром меня Терехова так ценила. «Как ты до лесоруба докатился, понять не могу». – «Не до лесоруба, рамщик я».
От всего этого голова снова кружиться стала. Похожу по квартире либо отпрошусь во двор за папиросами. Все сравниваю варианты: который я лучше.