Где скрывается правда

И они вместе с Джос знают, кто это был? Может, поэтому мама позволила бабушке меня забрать: чтобы заодно оградить меня от убийцы?

Шестеренки в моей голове крутятся синхронно с колесами велосипеда Кэлли. Отец знал много сомнительных людей, некоторым даже задолжал денег. Мужчинам с землистыми щеками и потрескавшимися кожаными куртками. Мужчинам с винтовками и красноглазыми собаками на пикапах. Любой из них мог кого-то убить.

Может, «монстр» и правда убил Лори, а Джос никак не смогла этому помешать. Она держала рот на замке, потому что знала его, – возможно, мы все его знали. Она уехала не потому, что что-то скрывала, а потому что боялась стать следующей его жертвой.

Доказательств никаких, но это все равно может быть правдой. Я вспоминаю о пустом конверте с моим именем, допуская возможность, что в письме было написано имя «монстра». У всех в моей семье есть тайны. Почему бы и отцу их не иметь?

Когда я возвращаюсь домой, оказывается, что Кэлли до сих пор не вернулась. Я поднимаюсь наверх, перешагивая через две ступеньки, и захожу в гостевую комнату, вытирая пот с лица воротником футболки. Воняет от меня так, будто я спала в сарае.

Мешок с вещами отца лежит на кровати, где я его оставила еще до поездки в Олений Бег. Я сажусь, вываливаю его содержимое на одеяло и вынимаю порванный конверт.

Отец хотел о чем-то сказать мне: на конверте именно мое имя. Не Джос, не Аннетт. Может, он понял, что я не приеду попрощаться, и поэтому написал мне письмо. Я вспоминаю, как мама стояла у дровяной печи в нашей старой гостиной, как пламя жадно тянулось к письму в ее руке, к моему письму.

Сердце в груди сжимается.

Мама не могла открыть конверт. Если верить охране, она много лет не приходила навещать папу. У того, кто его открыл, явно была на то причина. Может, какой-нибудь непорядочный охранник подумал, что внутри деньги.

Или кто-то сделал это, чтобы я не узнала, что было написано в письме.

Мать не навещала отца на смертном одре. Зато Джослин навещала.

Я отбрасываю конверт в сторону, чтобы не смотреть на него.

Я всегда любила сестру больше всех. Мама с ума сходила, когда видела, как Джос усаживает меня к себе на колени, кружит со мной по комнате, играет в самолетик. Когда мама рявкала: «Поставь ее на землю!» – в ее голосе слышался яд. Ее заботило не то, что я могу упасть, а то, что только у Джос получалось развеселить меня до истерического хохота.

Я боялась мать, опасалась, что однажды она заберет у меня сестру – человека, которого я любила больше всех, – точно так же, как она пыталась забрать у меня Гринвудов.

Был всего один раз, когда я испугалась Джос. Они с мамой спорили – после того как Джос исполнилось шестнадцать, они ругались постоянно. От их отвратительных ссор мне приходилось прятаться в шкафу.

Чаще всего они ругались потому, что мать не позволяла Джос получить водительские права. За несколько месяцев до этого недалеко от старшей школы произошла ужасная авария. Двух старшеклассников, у одного из которых даже была полная стипендия от штата Пенсильвания, размазало как крыс по мостовой, по дороге домой с футбольной тренировки. Их грузовик чуть не разорвало пополам телефонным столбом. Водитель превысил скорость. На обочине до сих пор стоит деревянный крест с их именами.

Мама всегда говорила об этих парнях – Робе Мак-Куине и Тайроне Уильямсе – как будто Джослин не ходила по тем же коридорам, что и они, не болела за них на домашних матчах. Они стали привидениями, нравоучительными историями, причиной, из-за которой Джос не разрешали садиться за руль, пока ей не исполнится восемнадцать.

Той ночью я бегом спустилась по лестнице, когда услышала, как что-то разбилось.

Я нашла Джос на кухне. В руке она держала осколок стакана, глаза у нее бешено вращались, как у маньячки. Как любил поговаривать папа, если он был дома и пытался их утихомирить: «Тут не помешал бы экзорцист». Джос держала осколок перед собой как оружие и визжала: «Отойди от меня!».

Когда она заметила, как я рыдаю в проходе, в ней как будто что-то переклинило. Джос бросила осколок на пол и подбежала меня утешить. «Я тебя никогда-никогда не обижу, Тесса».

Стараясь убедить себя в том, что Джослин никогда не причинила бы вред Лори, я постоянно возвращаюсь к этому моменту – и ненавижу себя за это: за то, что гадаю, что Джослин сделала бы с тем осколком стекла, если бы в дверном проеме не появилась я и она не остановилась.

Живот урчит, и я достаю из рюкзака последний злаковый батончик, который мне упаковала бабушка. Я рву упаковку зубами, разбирая папины рисунки.

Надо признать, в этом деле он довольно хорош. Был довольно хорош. Интересно, он отточил этот навык в тюрьме или же дар к рисованию был у него от рождения, а он просто о нем не подозревал? Здесь есть изображение водопада, зарисованного так детально, что можно рассмотреть каждую каплю в струях.

В нижнем углу что-то накарябано. Рокочущий ручей, 1986.