Где светло

Коммунисты приехали через неделю. Лоренц пошел их встречать к междугородному шлюзу и не сразу понял, что за карлики торчат в углу, обложившись рюкзаками. Но тут все трое встали с корточек, и оказались никакими не карликами – а нормального размера подростками. Мосластыми, лопоухими, веснушчатыми подростками в одинаковых комбинезонах и с одинаковыми бритыми под ёжик головами.

Тот, который покрупнее, лет четырнадцати на вид, подошел к Лоренцу и спросил басом:

– Мистеррр Нейман?

– Добрый день, – Лоренц протянул руку, и мальчишка уверенным жестом пожал ее.

Его товарищи бойко вделись в рюкзаки, подали в четыре руки здоровенный рюкзак старшему.

– Я Гриха, – сказал старший, потом указал на самого маленького, рыжеватого – вот он – Миха, а он, – на самого веснушчатого, – Леха. Мы с Лехой техники, а Миха почвовед. Заочник, третий курс. Куда идем?

Лоренц не нашелся, что ответить, и указал направление пальцем. Гриха и все остальные учтиво подождали, пока Лоренц двинется первым, и гуськом потянулись вслед.

У Салли при появлении вереницы практикантов стали страшные глаза. Она оттащила Лоренца в ближайшую подсобку и схватила его за ремень.

– Не оставляй меня с ними!

Лоренц положил руку ей на плечо и почувствовал, что хозяйку бьет крупной дрожью.

– Что случилось, – спросил он вполголоса, – я никуда не ухожу, что с ними не так?

– Это же дети! – выдохнула Салли.

– Это дети? – Лоренц оглянулся и засмеялся. – Это не дети, это сволочи. Ну, как я понимаю, вполне самостоятельные ребята. Что с тобой?

Салли с размаху ткнулась головой ему в солнечное сплетение и зарыдала.

– Тише, тише. Никуда не ухожу. Вот до послезавтра совсем никуда, а потом буду днем на новый штрек уходить работать, а ночью возвращаться. Хорошо? Эй?

В подсобку заглянули Леха и Гриха.

– О, извините, – сказалЛеха, – мам, где нам расположиться?

– МЭМ!!! – хором рявкнули Гриха и Лоренц, – мэм, а не мам!

Салли с громким сипением вдохнула и убежала.

Лоренц откашлялся.

– Так, камрадес, – сказал он в наступившей тишине, – меня звать папой можно. Если приспичит. Но миз Мэшем надо называть миз Мэшем или, если она разрешит, миз Салли. Я понятен?

– Да, cap («сэр!» – прошипел Гриха), извините. Я английский по книжке учил, – виновато ответил Леха.

В конце концов все устаканилось. Ленинградцы оказались ребятами квалифицированными, Гриха и Леха принялись приводить в порядок едва начатый системный центр регуляции освещения, а Миха увлеченно толковал с Салли про каких-то жужелиц. Салли грустно говорила, что ей удалось приобрести только тот вид, что помельче и подешевле, Миха обещал поделиться личинками. Лоренц обозрел картину и полез штробить левую стену – делать надо, и, главное, на виду, если Салли вдруг опять запаникует.

На исходе практики Лоренц запалил Гриху за самодеятельностью. Парень стоял у колонны с гравером и аккуратно вырезал по-русски четвертую строчку чего-то. Видимо, стихотворения. Высоко над ним перекликались Салли, Леха и Миха, натягивавшие по потолку зеркало термоизоляции.

Лоренц громко откашлялся.

Гриха обернулся:

– А? Привет, мистер Нейман. Подожди чуть-чуть, я допишу и прочитаю.

Он аккуратно, не хуже, чем по трафарету, вывел последние кириллические буквы, выключил гравер и отошел.

Лоренц поднял брови.

Гриха набрал воздуху, подтянулся и суровым голосом прочитал что-то напевное и раскатистое одновременно.

– А перевести?

Гриха нахмурился и начал переводить:

– Наши умершие… не покинут нас в несчастье… Наши погибшие – защитники. Небо отражается в лесу…

Лоренц повторил последнюю строчку:

– И деревья стоят печальные. Да уж, – он посмотрел в подвижное зеркало потолка.

– Это про Вторую мировую. Песня про летчиков. Вот один прилетел, а друга все нет. И время прошло, кислород уже кончился… ну или не кислород, что там тогда жизнеобеспечением было. И этот понимает, что уже ждать без толку.

– Нормально, – сказал Лоренц, – хорошие стихи.

* * *

На Салли Мэшем уже давно не хоронят. Пойнт-Даймонд построил два новых кладбища. А Мемориал в Новом Ленинграде еще принимает – он все-таки очень большой, еще лет на сорок хватит. На Салли Мэшем люди приходят погулять, подышать зеленью, туда ежедневно приводят на прогулки целый детский сад. И каждый разумный человек даже в средней группе знает, что белки кусаются, если позвать их, но ничем не угостить; что от сырых белых грибов болит живот; и что земляника на холмике возле семидесятого метра поспевает раньше, чем в других местах. На стене против этого холмика, насыпанного, конечно же, из хорошего камня под грунт, – имя Салли. Имя Лоренца Неймана можно найти на сто шестьдесят восьмом метре, а Марка Тушинского – на сто третьем, крупными буквами выше четырех рядов обычных надписей. Наверху, по решению городского совета, гравируют имена особо заслуженных или героически погибших граждан. Но то, как угодил туда хлопотун Тушински, – это отдельная история, и я ее расскажу как-нибудь в другой раз.

Долгая служба

…А шел тогда «Стойкий» от Камчатки мимо Японии, в Батавию, а далее должен был присоединиться к эскадре – так мичман Ляшенко сказывал.