Где-то на земле есть рай

— Алло! — Павел наполовину снял куртку, сбросив ее с одной руки, а в другой держал трубку. — Да ты что? — Новость, очевидно, была и впрямь важной, раз он начисто забыл про куртку, которая свисала вдоль его спины. — Да нет, я бы не сказал, что неожиданно. Чего-то подобного я и сам ожидал, просто не думал, что все случится так скоро. Пока.

Он повесил трубку и, вспомнив про куртку, начал высвобождаться из второго рукава. Покончив с этой процедурой, он спросил:

— Помнишь… — и вслед за этим назвал фамилию конкурента Арбатова, который, по его предположениям, и стоял за покушением на жизнь непредсказуемого Юрия Даниловича.

— Что, он присоединился к большинству? — вяло спросила я, предвидя ответ.

— Представь себе! Причем его не расстреляли и даже не взорвали, а он сам взял и мирно утонул в ванне, находясь в своем замке во Франции.

Я вытаращила глаза:

— Слушай, но это…

— Ну да, ну да. Но это мы с тобой понимаем, что произошел никакой не несчастный случай. А местной полиции, конечно, проще будет списать все на случайность. В конце концов, от смерти в собственной ванной никто не застрахован.

— А где Арбатов? — задала я вопрос, ответ на который мне не терпелось узнать.

Ласточкин повел плечами:

— А черт его знает! Где-то спрятался, наверное. Кстати, ордер на его арест вчера аннулировали. Оказалось, что он как-то противозаконно оформлен.

— Все, как ты и говорил, — подытожила я.

— Именно, — подтвердил Павел, и глаза его блеснули.

Мне внезапно сделалось неуютно. Должно быть, капитан заметил это, потому что сказал:

— Не переживай, Лиза. Все нормально: одни бандиты убивают других. Это, кстати, одна из причин того, почему обществу глубоко наплевать на все эти разборки.

— А как же мы? — вяло спросила я. — Что, нам тоже должно быть все наплевать?

— Нет, — отрезал Ласточкин. — Но у нас с тобой свои дела, и в первую очередь мы будем заниматься именно ими. — Он снял трубку телефона и набрал номер: — Алло, доброе утро. Костю можно к телефону? Капитан Ласточкин беспокоит. Да, я подожду.

…Откуда же, откуда это тягостное ощущение, что вся моя жизнь, а вместе с ней и я сама качусь куда-то не туда? Словно все неправильно, фальшиво, не так, как должно быть, и мучительно не столько это, сколько сознание того, что ты ничего не можешь исправить. Да полно, что я хочу исправить? Кого? Себя? Существующие обстоятельства? Или, может быть, Юрия Даниловича Арбатова, Юрасика, который то угрожал мне, то присылал цветы и улыбался, то отдавал приказ убить человека? И как я могу осуждать его за это, когда доподлинно известно, что тот человек намеревался убить его самого?

— Алло! Да, это я… Что у тебя по нашему покойнику?

Тоска накрывает меня с головой. Все бесполезно, все. Никогда мы не раскроем эти дела. Владислав Парамонов, после смерти стращающий свою жену письмами… Странный звонок, после которого были убиты муж и жена Лазаревы… Зачем? Зачем все это? А еще эта поразительная дама, Агриппина, которая якобы предвидела будущее… Как она могла что-то предвидеть, когда сама впустила в квартиру своего убийцу? Впрочем, это уже не наше дело. Им занимается Зарубин — вот и пусть занимается. Пусть каждый возделывает свой сад… Это Вольтер сказал или не Вольтер? Пару недель назад мы арестовали занятного гражданина. Он говорил на шести языках и читал в подлиннике чуть ли не всех мировых классиков, что, однако, не помешало ему отравить тетку, завещавшую ему все имущество. И если бы не одна крошечная деталь, пустячная оговорка, нам с Ласточкиным никогда не удалось бы припереть этого блистательного знатока к стенке. А как он был эрудирован, боже мой! Кладезь познаний! Старомодная учтивость! Мне, помнится, все пытался ручки целовать — правда, это было до того, как я надела на него наручники. Никому нельзя верить! Никогда! Никому!

Ласточкин с размаху грохнул трубку на рычаг и весело посмотрел на меня:

— Есть!

— Что есть? — довольно равнодушно спрашиваю я.

— Как говорил мой бывший напарник, если дело не в жопе, дело в шляпе. Двойной перелом!

— Что? — подскакиваю я.

— У гражданина, — терпеливо объясняет Ласточкин, — похороненного в гробу Парамонова, был двойной перелом левой руки, довольно хорошо заросший. Костя утверждает, это произошло, когда покойнику было лет 14–15. Между тем наш Парамонов ни рук, ни ног никогда не ломал. Кроме того, эксперта насторожили зубы.

— А что с зубами?

— Да ничего особенного, но Костя говорит, не тянут они на зубы миллионера. Те же знаешь как за собой они следят. А тут — не слишком ухоженные зубы с дешевенькими пломбами. Ваш вывод, мадемуазель?

— Он очевиден, сударь. В могиле Владислава Парамонова был похоронен вовсе не Парамонов, что и требовалось доказать.

— Именно так, сударыня. И теперь я с легким сердцем переоформляю все дело, потому что вместо невнятной статьи «доведение до самоубийства» у нас на руках оказывается чистой воды убийство, да еще и с мошенничеством.

— Надо сообщить об этом Ларисе Парамоновой, — заметила я. — Вряд ли ее муж сбежал один. Может, ей удастся вспомнить что-нибудь ценное.