Где-то рядом

Магистральная линия творчества Красноборода — именно философская. Несмотря на множество «житейских» сюжетов, автор весьма далёк от бытописательства. Даже стихи о природе нельзя отнести к пейзажным — концентрация мысли всё равно переводит их в ранг философской лирики. До боли знакомые реалии — лишь исходный материал для глобальных размышлений о непреложных законах бытия… И для чудесных стихов. Их источник — наша с вами повседневность — люди, вещи и события, что имеют место здесь и сейчас… Где-то рядом…

Наталья Иванова,

Член Международного союза писателей и мастеров искусств.

Член Российского союза профессиональных литераторов.

* (Лат.) — помни о смерти.

** (Лат.) — (букв.) срывай день, призыв радоваться жизни.

*** (Япон.) — печальная красота вещей, красота с лёгким привкусом меланхолии.

АВТОРСКОЕ ОПРАВДАНИЕ

Эпоха у нас сейчас быстрая и шумливая. Поэтому любое проявление естественной самодостаточности — будь то одиноко стоящее в поле дерево или живущий на дальнем хуторе пасечник — вызывают у окружающих чаще всего вначале недоумение, а потом и раздражение с потаённым вопросом: почему? Древние греки называли людей, не участвующих в общественных процессах, идиотами. Наше неспокойное время, вдохновлённое теоретическими выкладками разномастных исследователей «человеческого материала», давно и логично перевело это определение в терминологию психиатрии. А тяга к познанию помогает и дальше дробить любое целое на множество мельчайших составных частей — чтобы удобнее было применять закон «разделяй и властвуй».

Как в навязчиво громкоголосом бедламе сохранить покой и душевное равновесие?

Иногда мне помогали это делать стихи. Может быть, для кого-то они тоже станут отдушиной…

Сергей Краснобород

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Я стихов не писал никогда.

И вряд ли когда напишу.

Я, на чувствах своих гадая,

жить спешу.

А слова неуклюжестью мнений

просто просятся на язык.

Я же жизнь из одних мгновений

составлять привык.

«Я похож на усталого странника…»

Я похож на усталого странника.
В старом замке ворота скрипят.
Дождь проходит ворчливым охранником.
Гости спят, и хозяева спят.

Стены имя мне шепчут призрачно.
Тени трутся. Чадят факела.
Коридорами мается бог ночной,
обнажившийся догола.

Я попал сюда мрачной осенью.
Пью вино и смотрю в глаза.
Старый граф с волосами с проседью
был знаком мне два века назад.

В келье раму оконную трогаю.
На фамильном гербе — слеза.
Я попал сюда странными тропами.
И забыл дорогу назад…

«Когда луна карабкается в небо…»

Когда луна карабкается в небо,
чтобы прикрыть собою черную дыру,
я вспоминаю родину, где не был
я никогда — в ином миру.

Мифическим преданьем обернуться,
пустой строкой, созвучьем странных нот,
чтобы опять на родину вернуться,
как зрителю в прошедшее кино.

Там пепел грёз и угасанье чисел.
Там ласки трав и их немой покой.
Прибежище милее всех отчизен,
куда стремится дух в стенании с тоской.

И тело устает моё лелеять
нездешних сил неудержимый зов.
Когда ползет луна собой дыру заклеить,
истоки постигаю я с азов.

«Стучится античность стихами французских поэтов…»

Стучится античность стихами французских поэтов.
И птицы, летящие спинкою вниз, в небе свивают гнезда.
Седой океан качает безвременье где-то.
И Улисс ещё верит, что возвращаться не поздно.

А в диком лесу Буковины, в норе, под навязчивым снегом,
волчата сосут молоко обозлённой волчицы.
Она же мечтает для Нового Рима вскормить человека.
И схватка с Шерханом которую ночь ей снится…