Где твой дом?

В конверте оказалась и карточка, завернутая в бумажку. Веселое курносое лицо, маленькие, близко посаженные глаза, толстые губы с затаившейся в них хитроватой улыбкой… Кто же такой этот человек? Почему он так просто решает свою судьбу? И почему он думает, что и Вера так же, за глаза, может решиться?

И ведь нет же, не разыгрывает. Вот его адрес, просит написать свое согласие, и тогда он приедет к ней, и они обо всем договорятся. И подпись — Сергей Петрович Дубенко.

Она сначала задумалась, потом рассмеялась. Вот ведь нашелся и на ее долю человек. Увидел ее портрет — только портрет — и влюбился. А он ведь ее не знает, не знает о ней ничего — ни голоса ее, ни как она ходит, как смеется… Даже какого цвета у нее глаза, не знает. Знает только, как она работает, — об этом в газете написано. Так неужели этого довольно, чтобы полюбить?.. Дурость одна, тьфу!

Но хоть и плевалась Вера, однако женское самолюбие ее было сильно польщено. Нет, он не только знает, как она работает, но и портрет ее вырезал. Уж если бы не понравилось ему ее лицо, то и не написал бы. И что же теперь делать? Отвечать на это или не отвечать? А если отвечать, то что?

«Пусть подождет!»

Она сунула письмо Дубенко в ящик стола. Пусть полежит, ответ сам собой сложится.

Вот ведь и она кому-то нравится, не такая уж она, что на нее и глядеть не стоит.

«Может, и стоит, да не глядит же!»

Отложив письма, Вера — уже в который раз! — достала с полки свернутые в трубочку репродукции, развернула их. Купила все, что просил, все точно по списку. Но отнести — не отнесла, пусть сам придет. И эта мысль, что не сегодня, так завтра Арсеньев придет к ней за этими репродукциями, грела ее сердце.

«Ну и что из этого? — Она пыталась уговорить себя. — Ну, придет и уйдет. И что же?»

А сердце твердило свое:

«Пусть хоть придет, хоть повидаться, хоть два слова сказать! Разве я жду чего-нибудь? Разве прошу? Только увидеть, только два слова сказать — неужто я так много требую?!»

Ночью прошел дождь. Небо и сейчас хмурилось, ветер за окошком раскачивал тонкую ветлу. Дежурство нынче было трудное, ноги вязли в сыром прибрежном песке, брезентовый плащ холодил спину. И загон сегодня показался очень длинным — идешь, идешь… И ночь очень долгой — ни звезд, ни месяца… На самом берегу песок, а поднимешься к навесам — глина. Сапоги от глины стали по пуду каждый.

Вера перебирала репродукции. Вот это Васнецов — «Аленушка». Долго глядела она на нее, понимала это грустное девичье одиночество, эту печаль, когда сидишь одна у самой воды и тоскуешь. Значит, не только Вера вот так сидит иногда у воды…

А это Суриков — «Боярыня Морозова». Кто такая эта боярыня? Куда ее везут, за что заковали? Но хоть и заковали, а, видно, неправильно: вишь, народ-то ее жалеет. Есть которые и смеются, но больше жалеют, плачут даже. Надо у девчонок спросить, они знают, пусть расскажут.

А вот Левитан — «Первая зелень». Ух ты, вот веселая картинка, вот радость! Ну, и что тут такого, кажется? Немного зеленой краски, ну и коричневой еще, а что получилось? Самая-то настоящая солнечная весна, так и сияет она в этой зелени, в этих деревьях и молодой травке. Сколько раз видела Вера такую зелень — и деревья эти, и травку, а вот никогда не замечала, что они такие красивые!

За дощатой стеной шумела ветла, негромко, но неумолчно крякали утки. Этот монотонный шум нагонял дремоту. И Вера, заглядевшись в магическую Левитанову весну, уронила на руку отяжелевшую голову.

В это время скрипнула дверь, открылась. Арсеньев вошел и остановился на пороге.

Вера сидела, тяжело привалившись к столу, с выбившимися из-под платка мелкими, спаленными перманентом кудряшками. Ее крупная загрубевшая рука с неотмытыми ногтями держала репродукцию, опустив ее на брезентовый фартук. На сапогах комья налипшей глины…

«Над Левитаном уснула, над «Первой зеленью»!..»

Арсеньев покачал головой, вздохнул и вышел, тихонько прикрыв дверь.

Вера вздрогнула, очнулась.

Что это — дверь скрипнула? Кто-то был? Замерла, прислушалась… Нет, это ветла шумит и поскрипывает, и утки лепечут в загоне.

Она бережно свернула репродукцию и убрала на полку.

«Когда-нибудь да придет же он задними. А про Левитана надо тоже у девчонок спросить — кто он такой был и что еще нарисовал? И где еще посмотреть бы его картинки?.. Не понесу, пусть лежат. Неправда, рано или поздно, а вы заявитесь, Григорий Владимирович, не нынче, так завтра, а минутка такая придет».

Она не знала, что эту минутку уже пропустила.

К вечеру у нее на птичнике появились девчонки — Женя и Руфа. Вера обрадовалась.

— А я вас сколько раз вспоминала сегодня! Вы мне очень нужны… Вот про картинки эти хотела расспросить.

— А мы как раз и пришли за ними, — сказала Женя, и Вере почудилось, что в ее глазах светятся недобрые огоньки.

— А почему это я должна их вам отдавать? — сразу приняв враждебный тон, сказала Вера. — Кто заказывал, тому и отдам. А то и вовсе не отдам. Вот повешу на стенку и буду глядеть.

— Да что ты, Вера. — Руфа засмеялась и подошла к ней. — Тот, кто заказывал, он-то и просил зайти к тебе и взять, Мы в клуб идем — захватим.

— Пускай сам придет.