Где ты, рай

Морж дезертировал с английского фрегата, который на пути к полям сражений в Америке был вынужден зайти на Ямайку в Вест-Индии, чтобы произвести небольшой ремонт. В одной из многочисленных пивных Кингстона он встретил приятеля, с которым вместе несколько лет плавал на углевозном судне в Северном море. Приятель был букканером; такое обозначение своей профессии он нарочито противопоставлял более известному названию "пират, или морской разбойник". В первой половине восемнадцатого столетия пиратство пришло в сильный упадок, но как раз в те же годы, когда североамериканские колонии отделились от Англии и потому нуждались в оружии и ряде других товаров, которые ранее поступали из метрополии, было очень нетрудно захватывать плохо охранявшиеся суда из Вест-Индии, которые пытались сбыть свои товары в города на берегах Пенсильвании и Новой Георгии.

У приятеля были затруднения. Штурман его судна, которое через два дня должно было выйти в море, был убит в драке в одном из портовых кабаков. Может, Вильям ради старой дружбы подумает, не занять ли его место?

Таким образом Морж стал пиратом. И такая жизнь ему пришлась вполне по душе. Он не зарабатывал много денег, так как быстро растрачивал их. Но это была свободная жизнь, которая казалась еще более свободной после службы на британском военном корабле. Через три года их судно было захвачено одним из кораблей его величества, и вся команда была приговорена к повешению на реях. Однако Вильяму Мортону (именно тогда он сменил свое имя на Томас Матон) удалось убедить офицера, ведшего судебный процесс, в том, что его заставили находиться на борту пиратского судна. Кроме того, на английском корабле была нехватка людей. В результате предварительного разбирательства Вильям избежал смертной казни, однако позднее его приговорили к ссылке на каторжные работы.

Целых трое суток Морж находится у руля, и это были самые страшные времена, которые им довелось пережить в пути. В четверг утром шторм немного утихомирился, но ветер постоянно дул с северо-запада, и они не могли ни грести, ни ставить паруса. Шкипер пытается с помощью квадранта хоть как-нибудь определить положение судна, однако это не удается. Их постоянно относит все дальше в открытое море. Но этот день, четверг, запоминается, впрочем, тем, что Нат приходит в сознание. Он, конечно, очень слаб, но в течение суток приходит в себя. Поняв, где он находится, он начинает плакать. От его громких всхлипываний двое маленьких детей, которые только было успокоились, снова пробуждаются и начинают испуганно кричать. По мнению Шкипера, еще слишком рано снимать повязку, чтобы осмотреть рану Ната.

В пятницу последние запасы продуктов подходят к концу. Но еще остается два галлона пресной воды. Можно использовать листья сарсапарильи: брошенные в воду, они придают ей вкус "сладкого чая". Нат получает большую порцию, поскольку его состояние опять значительно ухудшается: его сильно знобит. Маленькому Эмануэлю тоже очень плохо. Он дрожит от озноба или от холода, и его постоянно тошнит. Мэри пытается немного согреть его, прижимая к своему телу под брезентом.

В субботу утром ветер стихает, волны больше не вздымаются, пенясь и ревя, и уже после полудня вода приобретает маслянисто-блестящий оттенок. Все еще не видно никакой земли, и беглецы настолько слабы, что никто из них не может взяться за весла. Морж передает рулевое управление Вилу и укладывается спать на циновку, промокший и озябший. Через несколько минут он начинает громко храпеть.

Теперь можно немного развлечься, находясь у руля. Вил забрасывает веревку за борт и незадолго перед тем, как стемнело, на крючок попадается крупная рыба. Однако, когда он с помощью Сэма и Батчера с большим трудом вытаскивает веревку, выясняется, что рыба настолько велика, что им совершенно невозможно втащить ее на борт и к тому же для нее не найдется места на суденышке.

Ночью все они забываются в глубоком сне, даже дети на удивление спокойны. Мэри кажется, что это оттого, что близок конец. Они допивают последние капли воды с листьями сарсапарильи.

Морж снова у руля. Он чувствует себя безмерно одиноким в океане, словно не видит и не ощущает своих товарищей. Ему до этого довелось много пережить. Когда слабые звуки ветра доносятся сквозь ленивый рокот зыби, в его душу закрадывается грустное меланхолическое чувство. Но вот слышится долгий шепот за кормой судна, и фосфоресцирующий след тянется, как голубой огонек, над черной ночной водой. Кажется, в ней остается рисунок, сделанный гигантским ножом.