Где ты теперь?

– Мне было скучно, – ответил я, – вот я и приехал раньше. Сюрприз.

– И давно ты здесь сидишь? – спросил Хавстейн.

Да, наверное, не один час. Я до нитки промок.

– Не очень, – ответил я, – а сколько времени?

Без четверти двенадцать. Просидел я тут долго. Это было ясно каждому.

– Где вы были?

Карл посмотрел на меня:

– В кино ездили. Мы же не знали, что ты приедешь.

Мы еще пару секунд помолчали, а потом наша встреча стала больше походить на тот прием, которого я ожидал. Начались объятия, появилась радость от моего возвращения. Настроение у всех улучшилось, они принялись шептать друг дружке, что я, должно быть, добирался сюда вплавь.

– Пойдем, хоть переоденешься! – приказал Хавстейн, и я пошел за ним, а следом за мной – все остальные. Карл нес мой рюкзак. Поднявшись к себе в комнату, я стянул мокрую холодную одежду. В рюкзак тоже просочилась вода, поэтому я одолжил одежду у Хавстейна, но брюки оказались слишком короткими, а рубашка была мне велика. Ну вылитый Чарли Чаплин. Когда я спустился в гостиную, вид мой всех развеселил, Карл открыл бутылку вина, а Анна подошла к музыкальному центру и включила музыку. Я огляделся. Все они здесь. Палли. Карл. Анна. Хавстейн. Но что-то было не так. Найди одно отличие. Не было Софии, и, если присмотреться, по лицам остальных было заметно, что им тоже ее не хватает. Именно в тот момент я осознал всю оглушительность этой пустоты, словно тысяча собак вдруг перестали лаять. И я понял, насколько важно мое возвращение, потому что Фабрика изменилась, ее словно наизнанку вывернули. Мебель и люди – все вроде на своих местах, как и прежде, однако все целиком было совсем непохоже на то место, которое я увидел, появившись здесь в первый раз. Мы словно ждали, что дверь вдруг откроется, кто-то войдет и скажет: «Привет, а вот и я». В тот вечер, за смехом, рассказами, обсуждением наших планов и идей, крылось осознание того, что мы бы всем пожертвовали, все бы отдали, лишь бы София могла вот так вернуться. И если бы это было в моих силах, я повернул бы вспять ветры, нагнал бы туману и вызвал бури. Я бы изменил полярность земли, чтобы компасы вышли из строя. Но все устроено совсем по-другому. Ты ничего не можешь сделать. Потому что Земля прочно висит в вакууме и тебе ее не сдвинуть ни на сантиметр. Тебе остается лишь ждать в надежде, что тебе рано или поздно полегчает, через пару недель, месяцев, через год, но однажды обязательно полегчает. Придет день, и ты опустишь плечи, начнешь ровнее дышать, пульс замедлится, ты поднимешься со стула и перестанешь слепо и равнодушно смотреть перед собой. Ты опять сможешь ходить, шаг за шагом, ты подойдешь к двери, откроешь ее, выйдешь к солнцу или под дождь, однако идти тебе придется осторожно, потому что, пока тебя не было, мир немного изменился, и совсем не так, как тебе бы хотелось. Однако ты заново, метр за метром, учишься ходить, и в один прекрасный день движение налажено и ты опять переходишь дорогу на зеленый свет, у тебя появляются новые ценности, ты начинаешь заботиться о ком-то еще, лето сменяет зиму, время летит, и ты стараешься поспеть за ним, дождь превращается в снег, а тот вновь тает. Ты решаешься наконец выбросить старые газеты, скопившиеся в подвале, ты вытаскиваешь на улицу мешки, битком набитые газетами, и тут-то ты понимаешь, что не можешь определить, о чем именно ты скучаешь сильнее – о людях, которых больше нет, или о чувстве надежности, которое ты тогда испытывал. Ты улыбаешься, и улыбка твоя сперва робкая, потому что ты понимаешь, что эти два понятия невозможно разорвать, все остальное может быть бессвязным, но дорогие тебе вещи всегда связаны и ты по-прежнему здесь.

Карл разлил вино по бокалам. Мы выпили. Хавстейн пил «Веселую Колу» и произносил тосты. Анна танцевала под незнакомую музыку, а Палли расспрашивал меня про Ставангер. Я рассказал, как работал на ферме, как встретился с Йорном. Сказал, что встреча наша не особо удалась, но этого можно было ожидать, ничего удивительного, что все прошло именно так. Как постелешь, так и поспишь.

– Главное, не заснуть навсегда, – сказал Карл.

– Верно, – согласился Хавстейн.

– Я больше не уеду, – сообщил я.

Хавстейн посмотрел на меня в упор:

– То есть?

– В Ставангере мне больше нечего делать. Я остаюсь с вами. На неопределенный срок.

– Ты уверен? Ты сюда переехать хочешь? – спросил Карл.

– А разве есть на свете место лучше?

– Может, и нет.

Все остальные ничего не сказали. В комнате воцарилось молчание, лишь музыка играла. Присев на диван рядом с Палли, Анна понемногу отпивала из бокала, отводя глаза.

– Что-то случилось? – спросил я.

Хавстейн провел рукой по лицу и скрестил руки на груди. Я знал, что это плохой знак.

– Сегодня мы ездили в Торсхавн на встречу, – сказал он.

– И что?

– Нас закрывают.

– То есть?

– Мы попали под сокращение. Фабрику закрывают. Здесь слишком мало народу. А может, она слишком далеко от Торсхавна. И, согласно документам, те, кто тут живет, уже достаточно здоровы и могут прожить самостоятельно. Я так и не понял, чем конкретно это вызвано.