Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева

Позиция 33-го Сибирского полка, за переходом 2-го Кавказского на тот берег Скроды, растянулась на семь верст по фронту, углом вдаваясь в немецкое расположение… Лейб-гвардии 1-й стрелковый полк со своей батареей явился, чтоб укрепить фланг в последнюю минуту, но, видимо, немцы уже успели подвести большие резервы и неожиданной атакой, без обычной артиллерийской подготовки, обрушились на сибиряков, отрезали два батальона и смяли остальные. Бешеным огнем наших орудий удалось дать возможность гвардейцам и остаткам 33-го полка укрепиться, задержать атаку и совершенно пресечь попытку немецкого командования обойти позиции 11-й Армии, прикрывавшей Ломжу, чтоб прорваться к беззащитной крепости.

…Зашел к Мике. У него застал Баклунда, который приходил прощаться при отъезде в Италию, куда его командировали в помощь военному агенту… Академикам не сидится на позиции.

– По чему ты стрелял? – удивленно спрашивал меня Мика. – Я потом присоединился к тебе по разрывам твоих шрапнелей. Но видя, что ты и сам справляешься, прекратил стрельбу.

Едвабна

После тяжелых боев под Варшавой, разочарования, вызванного нашей несостоявшейся отправкой на Кавказ и последовавшим упадком духа – результатом ряда непрерывных боев в самых невероятных условиях, – стоянка под Едвабной казалась нам раем. Командир дивизиона отпросился в отпуск. Подполковник Харкевич тотчас же уехал вместе с ним, и в дивизионе наступило полное успокоение. Погода стояла отличная, на небе – ни облачка, и все пахло приближением весны.

Батареи стояли впереди Едвабны на пассивных участках, прикрытых нашими кавказскими стрелками и полками 24-й пехотной дивизии. Находясь на позиции, мы имели возможность ночевать в нерасстрелянных хатах деревушки Янчово среди мирного населения. На другой же день к нам приехал начальник артиллерии корпуса князь Масальский.

Это был глубоко порядочный человек, я помнил его еще командиром конной батареи. Характера твердого и благородного, он был пуританином в лучшем смысле этого слова. Однажды на царской охоте Великий князь Николай Николаевич вздумал подшутить над ним и шепнул что-то Государю. Царь сам налил ему рюмку и произнес, улыбаясь:

– Может быть, князь, на этот раз вы решитесь выпить за мое здоровье?

– Покорно благодарю, Ваше Величество! – отвечал Масальский. – Никогда в жизни я не пил и не буду пить, даже и сегодня.

Под его командой я почувствовал себя как дома. Кроме наших трех батарей, он подчинил мне также три батареи 24-й бригады. Скоро явился и весь командный состав дивизиона, возглавляемый старым-престарым полковником греческого происхождения и тремя симпатичными капитанами. Меня поразила наружность старика. Его загнутый нос, бесчисленные морщины, лучами расходившиеся от глаз, и белый клок волос, упрямо торчавший на маковке, придавали ему вид какой-то экзотической птицы. Сходство увеличивал его голос. Когда он говорил что-нибудь, его глаза начинали блестеть непритворной веселостью, а в смехе слышались какие-то совершенно нечеловеческие звуки.

«Веселый Какаду»… Это и было его прозвищем в офицерской среде. Однажды он остановился перед своим адъютантом и молча вперил в него свой насмешливый взор.

– «Веселый Какаду»… Как вам это нравится? Тот опешил.

– И ведь как к нему подходит!.. – и он громко расхохотался. Оказывается, он подцепил на лету это слово, и когда стал до пытываться, к кому оно относится, ему назвали другого.

Отрекомендовался.

Веселого Какаду оставили в покое. Из прочих самым живым и энергичным оказался командир 4-й батареи. Но и остальные были на высоте.

Мы тотчас распределили роли. По моему способу каждая батарея связывалась прямым проводом с передовой ротой своего участка, подготовляла данные для стрельбы по всем опасным направлениям и направляла каждое орудие в соответствующую цель. Днем и ночью по первому зову оно должно было отвечать одним или двумя выстрелами по этой цели. В случае необходимости остальные орудия присоединялись к стрелявшему. Таким образом, малейшая попытка со стороны неприятеля встречала немедленный отпор. «Артиллерия, – говорил я, – это мать больного ребенка. Мы не несем столько потерь, но днем и ночью должны следить за биением пульса своей пехоты, чтоб всегда быть готовым прийти к ней на помощь».

В неприятельском расположении было несколько чувствительных точек. Как только немцы начинали долбить один из наших окопов своими гранатами, ближайшая батарея била по противоположному окопу, и каждая из прочих посылала по 2–3 гранаты стрелявшей батарее. У неприятеля была одна тяжелая 15-сантиметровая батарея, которая иногда начинала бить по тылам, где находились наши штабы и обозы. В этом случае пять батарей одновременно с разных сторон осыпали ее своими снарядами, а остальные начинали долбить те места неприятельского расположения, где были обнаружены ею чувствительные точки.