Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева

– Для того чтоб войска получали все по справедливости, мне необходимы люди для охраны имущества. Иначе марковцы получат только красный товар, корниловцы только сахар, дроздовцы только одни подметки.

– Но у нас нет лишних людей!

– Вот поэтому я ходатайствую о зачислении в охранную роту добровольцев из несовершеннолетних гимназистов, десятки которых стремятся стать под ружье. В запасах есть винтовки Крыка, берданки, японские и мексиканские карабины с ничтожным количеством патронов каждого сорта, и эти дети, с негодным для строя оружием, отлично пригодятся для исполнения обязанностей часовых.

– Хорошо. А еще что?

– Жители Торговой просят вас наложенную на них контрибуцию в 500 тысяч наименовать «Патриотическим взносом» – они обещают вам удвоить эту сумму.

– Негодяи! В Быхове эти самые интеллигенты забрасывали нас камнями, а в Ростове собрали на все наши нужды 25 рублей. Пусть платят контрибуцию! А еще что?

– С переходом за границу казачьих земель войскам разрешено для довольствия реквизировать провиант у крестьян бесплатно. Таким образом, близ дороги все будет разграблено, а по сторонам останется неиспользованным.

– А вам очень жалко этих мужиков? В деревнях, когда мы шли с Корниловым, они стреляли в нас из окон.

– Если не жалко населения, надо пожалеть армию: армия, которая грабит, разлагается. Ведь потребуется всего два мильона в месяц.

– Но откуда же мы возьмем столько денег?

– За три дня в местной типографии я напечатаю вам сколько хотите рублей с мечами вместо двуглавого орла и с гарантией из воинской добычи вместо государственного банка. Те, кто получит наши деньги, будут нашими друзьями, а кого мы разграбили, станут нашими врагами.

– Нет! Россия и так завалена бумажками!

Я откланялся. Несколько дней спустя Романовский снова послал за мною.

– Сколько у вас человек в охранной роте?

– Сто тридцать.

– Распишите их по полкам.

Отличный солдат, выдающийся начальник, Деникин обладал слишком узкими взглядами на все происходившее. Сын простого человека, ненавидя все, что пахло наследственной культурой, он не жалел крестьянина и не понимал солдата. Будучи прямым и честным человеком, и притом горячим патриотом, он готов был сразу воевать со всем миром и не хотел понять, что политика мести не должна руководить политическим расчетом. Меры, на которых я настаивал, были приняты, но уже тогда, когда было слишком поздно.

– Ваше превосходительство! Достал вам чудную квартирку. На главной площади, против собора, вы сразу ее заметите! На крыльце сидят две прелестные барышни, все в белом – настоящие лебедки! Они ждут вас с обедом. Я ведь выслан квартирьером.

Передо мной, на коне, кружится веселый «князь Мурат», один из милых спутников по нашей «Жангеде». Он уже в Добровольческой армии, в отряде Дроздовского.

– Спасибо, сердечное спасибо, дорогой! А как князь Накашидзе с его кирасирчиком, Муравьев и другие? Мы здесь простоим еще дня два, заезжайте ко мне завтра поужинать, вспомнить наше двух месячное путешествие от Киева до Ростова.

Подъезжаю к дверям красивого высокого дома. На крыльце сидят две красавицы, все в белом – действительно, настоящие лебеди.

– Скажите, пожалуйста, здесь отведена квартира генералу Беляеву?

– Здесь, здесь! – отвечают обе разом. – Вы знаете, мы ждем его уже с самого утра. Сюда заезжал молодой офицер с черной повязкой на глазу, сказал, что у нас остановится генерал Беляев, что он удивительно милый и хороший, и просил принять его, как родного.

– После такой рекомендаций я боюсь разочаровать вас – ведь я сам генерал Беляев.

– Ах, это вы сами! Идемте сразу же к столу, мы ждем вас с самого утра!

Меня действительно приняли, как самого близкого и родного; после чудного ужина обе хозяйки проводили меня в уютную спальню, где я проснулся лишь на другое утро под лучами яркого солнца.

– …Контрибуция… Реквизиция, – вертелось у меня на языке. – Нет, это не та политика, в которой нуждается Россия!

Выйдя за ворота, я наткнулся на группу молодых офицеров, спешивших на станцию с винтовками в руках. Впереди шел сам Дроздовский в фуражке с белым околышем на затылке и с возбужденным видом заряжал винтовку на ходу…

– Куда вы? – спросил я с недоумением одного из догонявших офицеров.

– На станцию! – отвечал он на ходу. – Там собрали пленных красноармейцев, будем их расстреливать, втягивать молодежь…

За ними бежала обезумевшая от горя старушка.

– Моего сына, – умоляла она, – отдайте мне моего сына!.. После упорного боя мы вошли в Белую Глину уже в темноту. На околице ко мне подскакивает Беслан.

– Скачем скорей на площадь! – закричал он мне на лету. – Большевики оставили там все свои деньги!

Действительно, в Правлении стояло семь замкнутых и снабженных печатями несгораемых ящиков.

– Беслан! Скачи скорей к ближайшему полку, приведи сюда караул. Я сам останусь здесь за часового.

Я обнажил шашку и стал перед дверьми.

– Что вы здесь делаете? – обратился ко мне Романовский, только что подъехавший сюда вместе с Командующим.

Я объяснил ему, в чем дело.