Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева

– У меня негодяи забрали четыре Георгиевских креста и изрубили три пары погон… Спасибо хозяйке, успела запрятать чемодан и узел с бельем. Посмотрим, что мерзавцы мне оставили…

Став во весь рост посреди хаты, он стал разбираться в куче белья.

– Рубашка моя! И в ней мои баронские запонки! Какое счастье – они стоят всего прочего: ведь им 500 лет! Подштанники – он извлек кальсоны невероятной длины – это бесспорно мои!.. А это ваши, Гриневич, видать по размеру. А вот еще рубашка!

Это все, что они оставили Соколовскому. А я очень рад: больше не будет спорить со мною!

Слава Богу! Я ничего не оставил красным: даже сбитый с коня казак остался целешенек. Слетев с лошади, он как тетерев пролетел насквозь все селение и перевел дух, лишь очутившись на нашей исходной позиции. Но в селе уже никого не было. Красные бежали во все лопатки.

Утром мы вернулись в Кугульту, где остановились наши обозы. Временное отсутствие запорожцев и уманцев вынудило нас покинуть Петровское. Особенность этого местечка была такова, что его так же легко было взять, как потерять, так как оно было открыто со всех сторон, и потому несколько раз переходило из рук в руки.

Александрия [174]

Hail to the chief, who in triumph

advances![175]

Scott

С рассветом противник продолжал теснить нас по всему фронту. При полном недостатке патронов положение становилось критическим. Врангель молча шагал взад и вперед по комнате. Неожиданно от Топоркова пришел экстренный пакет: это был перехваченный у красных приказ.

– Смотрите, что они делают! – воскликнул Врангель. – В шесть часов утра они атакуют меня по всему фронту. А у меня нет патронов…

Никогда я не любовался Врангелем так, как в эту минуту. Его решение было мгновенным.

– Я предупрежу их: я сам атакую их в пять часов! Гриневич, Голицын, все адъютанты – сюда с полевыми книжками! Пишите…

Решение было так же мгновенно, как просто и гениально. Войскам приказывалось к пяти часам утра находиться в полной готовности. Дивизии Улагая передать все патроны Топоркову, которому с одной бригадой упорно оборонять Константиновку.

Всем прочим полкам под командой Улагая за час до неприятельской атаки атаковать противника в конном строю…

Эффект поистине получился потрясающий. Неприятель, атакованный на марше, обратился в беспорядочное бегство; наши казаки вновь овладели Петровским.

Врангелю показалось этого мало: пользуясь выдвинутым положением, он, оставив одну дивизию с фронта, со всеми остальными конными полками под командой Топоркова на рассвете атаковал противника, находившегося против корпуса Казановича, с тыла разбил его наголову и захватил массу оружия, артиллерии и боевых припасов, дав Казановичу возможность продвинуться вперед и выровнять общий фронт.

Кроме изумительной быстроты соображения и невероятной выносливости, Врангель обнаружил еще один драгоценный талант: уменье понимать и использовать боевые качества своих непосредственных помощников. Особенно высоко он оценивал порыв и упорство доблестного Топоркова, ясное понимание Науменки, блестящие военные таланты Улагая, выказывавшиеся временами в полном блеске. Все они были достойными его помощниками, но… гением был лишь один он.

Вскоре после этого, во время нашего отсутствия, мы были в Екатеринодаре, куда Врангель брал меня с собою, Улагай нанес новое поражение противнику.

– Любо-дорого было смотреть на его распоряжения в бою, – говорил мне по возвращении моем Чернышев. – Но все-таки это было уж не то! Так бывало в опере, когда на сцене появляются уже не первоклассные артисты, а их заместители…

Апофеозом таланта Врангеля была его колоссальная победа под Александрией. Новые неудачи Казановича, заставившие его снова отойти на Калаус, вынудили Врангеля, несмотря на крайнее утомление его кавалерии, на отчаянное решение. Оставив Бабиева с корниловским (1-м Кубанским) полком и стрелков Чичинадзе для обороны Петровского, он бросил Топоркова с пятью конными полками и пластунами в тыл противнику в направлении на Александрию.

Накануне, 20 декабря, шли проливные дожди, и все плавало в грязи. Артиллерия отстала по дороге. Только батарея Ермолова, которому посчастливилось положить тела своих горных пушек на подводы, не отстала от своей кавалерии. Пластуны завязали перестрелку, выйдя на фланг противника у Сухой Буйволы, конница следовала далее.

С четырех часов утра к нам присоединился приехавший в поезде Главнокомандующий и только что прибывшие начальники союзнических миссий. После двенадцатичасового марша все выбились из сил, и Врангель оставил их при пластунах, прикрывавших тонущую в грязи артиллерию, а сам поскакал дальше.