– А и кхто энто там? – недовольно проскрипел изнутри слабый старушечий голос.
Дверь приоткрылась на три сантиметра, в лучах заходящего солнца блеснул серый, по-стариковски мутный глаз, и тут же снова захлопнулась.
С той стороны послышался шум, имеющий только одно объяснение.
В дверную ручку торопливо засовывалась щетка.
– А вот сейчас я на вас, стукунов, собак-то спущу, спущу! – грозно пообещала бабка, ушедшая в глухую оборону.
– А у вас есть собаки? – удивился Иван, оглядывая быстро погружающийся в сумерки двор в поисках если не нагло манкирующей своими должностными обязанностями стаи, то хотя бы ее резиденции.
– А вот и есть! – голос хозяйки неуловимо дрогнул. – Они, наверное, с мужиком моим и сыном барана ушли искать. Но вот как вернутся, как вернутся – будете знать, как бедную женщину ночами пугать! Они у меня ох и свирепушшие, сама боюсь!
– Кто? Муж и сын? – уточнил Олаф, и глаза его озарились надеждой не только на кров и еду, но и на славшую драчку.
– И муж и сын тоже! – воинственно объявила старушка. – И нечего мне тут зуб заговаривать!
– В смысле, зубы? – вежливо уточнил Иванушка.
– Чего есть, того и говорю! – строго отрезала бабуся. – Чужих зубов мне не надо, но и свой никому в обиду не дам!
– Так бабушка, мы ж вас не обижать пришли! – приникла к щели, пробежавшей вдоль косяка, Серафима. – Мы – путешественники, с дороги сбились. Нам нужно поесть бы чего-нибудь, хоть крошечку малую, и поспать…
– А потом снова поесть, – с готовностью договорил за нее отряг.
– Ха! Рассказывайте мне сказки! – презрительно фыркнула из-за двери старушка. – С дороги они сбились! Да от дороги сюда по горам три дня пешком ползти, если шею раньше не сломите! Чтобы так заблудиться, десять лет тренироваться надо!
– А мы способные, – обиженно пробубнил Масдай с плеча конунга.
– Мы вам заплатим, бабушка! Золотой кронер! С каждого! – отчаянно воззвал лукоморец вслед ускользающему ужину, непромокаемой крыше и ставшему уж совсем эфемерным завтраку.
– С каждого! – саркастически повторила за ним хозяйка. – Да что вы мне тут мозги полощете! Если платить нечем – так и скажите… А то – «по мешку золота за миску похлебки, по сундуку за каравай»!.. Ох, молодежь, молодежь…
– Нет, так мы ведь это… мы ведь не того… – не нашел контраргументов отряг. – То есть, что ж нам тогда?.. Идти, что ли?..
– Да ладно, куда вы на ночь глядя пойдете, балаболы… – послышался вздох из неглубоких недр домишки. – Что с вами уж делать, раз приперлись… Если спать негде, ступайте на сеновал, это за домом, двери граблями беззубыми подперты… Да козу с козушками не беспокойте – а то молоко высохнет.
– А поесть?.. – жалобно протянула царевна.
– Да принесу я вам, принесу… – ворчливо пообещала старушка. – Кашки вот пшенной сварю на молочке, и принесу. Только в дом ко мне не ходите. А то разгуливают тут всякие, а потом ложки пропадают…
– Спасибо! – заулыбалась команда и маленькой, но воодушевленной толпой повалила в поисках ворот обещанного рая на земле, припертых сломанными граблями.
После божественного вкуса каши на концентрированном козьем молоке и котелка обжигающего кипрейного чая на сон потянуло даже Масдая.
Иванушка, с тихой завистью глянув на товарищей, в один миг унесшихся в царство снов и сновидений в обнимку с ковром, боком пристроился у слухового оконца, надвинул на мизинец женино кольцо-кошку, раскрыл на первой странице самую дорогую на Белом Свете книжку и принялся за чтение, не забывая прислушиваться к шорохам ночи.
На улице меж тем стало совсем темно.
Погасло бабкино окошко. Зажглись мелкие несортовые звезды и кривоватый осколок луны. Ночь опустилась на багинотские горы, щедро и надежно укутав до утра перевалы и вершины роскошным черным бархатным покрывалом. Еще одна ночная вахта пошла своим чередом…
Дочитав до конца третьей части, лукоморец оторвал взгляд от мутно сереющей в ночи страницы, поискал и не нашел на старом месте тонкий месяц, и потер уставшие глаза. Интересно, сколько времени прошло?..
Вернулись ли уже старушкины муж и сын? Нашелся ли глупый баран? Наверное, если бы вернулись, собаки бы лаяли? Или нет?..
Скоро ли утро?
Пытаясь определить, в какой стороне находится восток, царевич высунул голову в оконце. Но то ли до рассвета еще было далеко, то ли восток этой ночью расположился в направлении прямо противоположном их апартаментам, но никаких признаков восхода Иванушке отыскать не удалось. Он с легким вздохом втянул голову, приятно охлаждаемую ночным ветерком, обратно в сарай… и замер.
Показалось ему, или нет, но под оконцем как будто скользнули две тени. Дед и сын? Или…
Осторожно, словно крался по лежбищу спящих крокодилов, Иван снова высунул голову наружу и прислушался.
Трещала наперебой, взяв в окружение бабуськину усадьбу, дивизия цикад. Ухала где-то удивленно ночная птица. Рассеяно шелестел листьями старых вишен вокруг сарая сонный ветерок. Вздыхала и шуршала внизу, в сарайке, неугомонная козья семья. А шаги…
Шаги…
Шаги…