Где же ты, Орфей? (СИ)

Мы увидели тень под дверью, кто-то прошмыгнул мимо со скоростью, показавшейся мне нечеловеческой. Жаль, у меня не было фотоаппарата. В книге Орфея было сказано, что призраков можно сфотографировать или засечь с помощью люминесцентного детектора. Как только мы увидели тень, то сразу замолчали, сердце в груди забилось часто и громко, за все несказанные слова. Я ожидала увидеть прелестную белокурую головку мисс Пластик, склоненную набок, губы, покрытые блеском и пеной, пустые глаза. У нее должен был быть шаг, как у пьяной, и красивые коленки, и смятое платье. А главное, она могла попасть сюда в любой момент. Могла даже оказаться за нашими спинами. Я обернулась. Никого не было. У меня не осталось сомнений в том, что мы столкнулись с духом, ведь мы не слышали, как открывается тяжелая дверь. Никто не мог проникнуть снаружи, но мертвые ведь всегда остаются внутри. Я сделала шаг вперед, но Полиник удержал меня за руку. Мы переглянулись. Шаги замерли, и тень замерла. Она заметила нас. Быть может, она стояла сейчас прямо перед дверью, некрасиво приоткрыв рот, наблюдая за нами сквозь пластик, глазами такими зоркими и в то же время как будто незрячими. Полиник сказал:

— Так, нет, пойду проверю.

— Ты чего? — зашептала я. — Не шуми. Мисс Пластик убьет тебя.

— Ну, убьет так убьет, — сказал он и сделал пару шагов вперед. И я удивилась тому, какую смелость могла давать его депрессивная апатия.

— Не умирай! — попросила я. — Мы еще должны спасти Исмену и Орфея!

Но Полиник не внял моим стенаниям. Я пыталась его удержать, но он как-то лениво и в то же время настойчиво прошел к двери и распахнул ее.

За ней никого не было.

Мы с Полиником переглянулись. Я подумала, что, может быть, мы оба просто слишком сильно нервничаем. Может, оттого, что самое важное в наших жизнях общее, нам и кажутся одинаковые вещи?

Тем не менее, по позвоночнику все еще поднимались мурашки. Они взвивались к затылку, оттуда проникали в голову и превращались в страх и тревогу. Чужое присутствие ощущалось ясно, я не могла обмануть себя. Я прошептала:

— Может пройдемся? Снаружи. А дальше все как-нибудь само решится.

Орфей считал меня трусишкой, но сам, особенно в детстве, боялся такого множества глупых вещей. Я помнила, как он любил считать столбы по дороге на пляж, и, если пропускал один, то затем долго-долго ходил кругами под самым солнцем, а я смотрела. Он бы понял меня, ведь Орфей знал, что такое иррациональный страх. Полиник ответил:

— Нет, мы пойдем и посмотрим.

Голос его был безрадостным, лишенным даже любопытства. Я подумала, быть может, Полиник уже смирился со смертью. Я смотрела на большой, розовый проигрыватель. Мой взгляд отражался в его блестящей глади. Я подумала, что если бы мисс Пластик была за моей спиной, я увидела бы неясный дымок чуть позади своего плеча, как в самых страшных фильмах. Но было пусто.

Полиник, однако, уже некоторым образом все решил, со всем смирился и шел к одной из комнат.

— Ты думаешь, мисс Пластик там?

Он пожал плечами. Выражение его лица было невероятно апатичным. Но если бы Полиника снимали со спины, он мог бы показаться настоящим героем. Полиник сжал блестящую дверную ручку и с нажимом открыл дверь, так что нечто хрустнуло. Я протиснулась сквозь узкий проход вместе с ним. Комнатка была небольшой, розовой, как выпускное платье или деньрожденный торт, какого-то особого, праздничного оттенка, не совсем похожего на тот, что окружал нас в гостиной. Я увидела разбросанные по полу комиксы, обертки из-под леденцов. Жилище набоковской Лолиты, бутона, распускающегося на рассвете общества массового потребления. Мисс Пластик должна была быть подростком в условные пятидесятые. Наверное, такой была ее старая комната. Я едва не поскользнулась на комиксе, чуть проехалась вперед на истории о невероятном человеке-мотыльке, и это заставило меня взглянуть наверх. Увиденное поразило меня.

На розовой веревке болтались пластиковые, гипсовые, фаянсовые части тел. Они были предельно анатомичны, становилось даже страшно, хотя я видела, что это материал, а вовсе не плоть. Кто-то с жутким умением и тревожащим талантом придал фарфору и гипсу такое сходство с детскими руками, ногами и головами, что у меня закружилась голова. Каждый пальчик, родинки, ссадины, все было исполнено с извращенной подробностью. А ведь что-то такое я и ожидала найти в этом доме.

Части кукол. Они болтались, словно вещи, но до конца вещами не были. Чьи-то руки придали им слишком точное сходство с настоящими руками (головами, ногами). В то же время, я понимала, что эти части исполнены в разных жанрах. Фаянсовые игрушки для девочек с хорошим вкусом и настоящие, фотографически точные дети, которые могли бы играть с этими игрушками, если бы только некий Пигмалион вдохнул в них жизнь. Даже пластиковые детали смотрелись анатомически совершенными, никаких условностей, никаких поблажек, но блестящий стиль барби все равно был сохранен.