Где же ты, Орфей? (СИ)

Это было по-своему прекрасно, но следовало закону "зловещей долины" и подспудно несло страх. Впрочем, в первую секунду ничего более реального, чем страх, попросту не было. Я закричала, думая не то об Одиссее, не то о мисс Пластик, о чем-то неестественном и убийственном.

— Что случилось? — спросил Полиник. Взгляд его поднялся туда же, куда смотрела я, и он сказал:

— О, нет. Это просто мои вещи. Они промокли, пока мы добирались сюда. Повесил просушить.

Я посмотрела на него. Наверное, глаза у меня были круглые и лишенные всякого понимания, потом что Полиник добавил:

— Я делаю детей. Не в том смысле. Это мое искусство.

— Ты что, извращенец?

— Все так реагируют, — ответил Полиник. Я протянула руку и коснулась гипсовой ножки с гладкой пяткой. Мне стало жалко этого даже не существующего ребенка.

— Ничего удивительного, — сказала я. — Это же дети!

— Это не дети. Это куски гипса, фарфора и пластика.

Тогда я поняла, что Полиник был талантлив по-настоящему. Потому что я, ни на секунду не выпуская из виду этот факт, совершенно о нем забыла. Именно так, в конце концов, и можно было определить, что есть настоящее искусство. Между материалом и образом лежал зазор, и я сама не заметила, как он расширяется в моем сознании. Изображающее почти стало изображаемым. Бездна увеличилась, а затем схлопнулась, как-то так описывал Орфей Большой Взрыв. А может быть, наоборот.

Полиник сказал:

— В общем, ничего страшного. Просто вот люблю делать детей с детства.

— Прозвучало ужасно.

— Ну, когда я был ребенком, это всех умиляло.

А потом мы услышали какой-то шум, кто-то в шкафу не то вздохнул, не то тихонько хихикнул. И я подумала, что самое время для мисс Пластик распахнуть двери с широкой улыбкой мертвой актрисы. Ничего, однако, не происходило. Если бы мы были в фильме, критики признали бы его самым скучным за всю историю кино. Полиник подошел к шкафу и попытался распахнуть его. Сначала мне показалось, что дверцы сопротивляются, затем я поняла, что это делает кто-то за ними. Я попыталась помочь Полинику, но даже вдвоем мы справились не сразу, а потом я почувствовала сильный удар в живот. Я отшатнулась, было больно, и дыхание стало совершенно невозможной штукой на некоторое время. В живот меня пнули ногой в смешном кроссовке со светящейся подошвой. От удара он тут же засиял розовым. Но его обладатель оставался для меня скрытым из-за темной пелены, соскользнувшей мне на глаза. Когда я пришла в себя, рыжая, бледная девушка и Полиник уже наперегонки неслись к двери. Она сжимала в руках какой-то альбом. Полиник успел первым, но вместо того, чтобы запереть дверь, он навалился на нее всем телом, отчаянно и глубоко дыша, сполз вниз. Рыжая девушка издала звук средний между рычанием и смехом, у нее были блестящие, злые глаза, похожие на изумруды. Хотя она была бледна, как большинство жителей Свалки, фигура ее казалась по-спортивному поджарой. Девушка была накрашена самым вульгарным образом. На ней был костюм официантки, мятно-зеленый с розовыми оборками. Он настолько не шел ей, что казался вырезанным из бумаги и приделанным к ней бумажными же закладками, как в старых куклах из раскрасок. На этой девушке хорошо смотрелись бы брюки цвета хаки, берцы и майка с рукавами, обтягивающими литые, как у молодой собаки, мышцы. Но била она явно лучше, чем соображала.

— Отвали! — рявкнула она. Полиник покачал головой, он все еще тяжело дышал. Видимо, ему удар достался еще более мощный, чем мне.

— Подожди! — крикнула я. — Ты кто такая? И что здесь делаешь?

— Официантка, мать твою, — пробормотала она, а затем приготовилась пнуть Полиника, но я подбежала к ней и попыталась оттащить.

— Слушайте, — сказала она. — Я не хочу вас избивать.

— Тогда не надо, — ответил Полиник. — Просто объяснись.

— Мы думали, что ты призрак.

— Здорово, — сказала она и схватилась за ручку двери. Я увидела обкусанные ногти и облезлый лак. Мне удалось на пару секунд оттянуть ее назад, этого Полинику хватило для того, чтобы податься вверх в попытке загородить ей дверь. Однако, Полиник только ударился о ручку двери, и девушка засмеялась. Одной рукой она крепко держала альбом, костяшки ее пальцев побелели. Я видела, ей очень важна эта вещь. Он был розовый, и на нем была блестящая золотая звезда.

— Серьезно, вы меня достали, — сказала она сквозь смех. Мне показалось, что она пытается изобразить негодование, но это выходит у нее так же успешно, как у очень доброй и детолюбивой учительницы.

— Это мой дом, — сказал Полиник. — Что тебе тут нужно?

Девушка тут же нахмурилась.

— Он не твой. Этом дом Леды.

Девушка выглядела оскорбленной, так что никаких сомнений не было в том, что Леда и есть мисс Пластик, а не какая-нибудь ее бывшая сожительница, которую переселили отсюда после приезда Семьсот Пятнадцатой.

— Ладно, не мой, — покорно кивнул Полиник. — Но ты все равно не имеешь права тут находиться!

Девушка перешла в наступление. Она сделала пару шагов в Полинику, склонилась над ним.

— Слушай, Леда мертва, а мы были подругами. Я скучаю.