Где же ты, Орфей? (СИ)

Она сделал шаг, непропорционально широкий, и мне показалось, что ее ноги сейчас разъедутся в разные стороны, как у куклы. Мне хотелось засмеяться, но Семьсот Пятнадцатая была дочерью повелительницы Галактики, так что я сдержалась.

Когда мы вышли, само собой сложилось, что Семьсот Пятнадцатая шла между нами, она заваливалась то в мою сторону, то в сторону Полиника, так что мы производили впечатление очень пьяной компании. Изредка мы с Полиником кидали друг на друга сочувственные и нетерпеливые взгляды. Нам так нужно было поговорить.

Еще меня занимал такой вопрос: почему она выбрала кафе? В конце концов, Семьсот Пятнадцатая не могла есть. Я никогда не видела, чтобы Сто Одиннадцатый, даже в теле моего Орфея, съел хоть кусочек. Казалось, еда не вызывала у него никакого любопытства, и нашей способности получать удовольствие от вкуса пищи он не завидовал.

В конце концов, моя планета была его пищей. Как желать большего?

Семьсот Пятнадцатая же говорила:

— Маленькие пирожные, маленькие пирожные, мясные пирожные, маленькие пирожные.

Она повторяла это всю дорогу, с особенной, почти шаманской ритмичностью. Только когда перед нами загорелась вывеска кафе, я поняла, что Семьсот Пятнадцатая пыталась напевать. По-человечески.

Однажды я слышала, как они поют на своем языке, или делают нечто похожее. Они собирались все вместе, по неясной мне причине, во время, которое для меня ничего не значило, и издавали звуки, разносившиеся по всей земле, над Зоосадом, и вниз — к Свалке. Я слышала их со всех сторон — песни тварей приносил мне ветер. И я понимала, что в каждом уголке мира сейчас все представители их вида занимаются одним и тем же.

А, быть может, и в каждом уголке Вселенной. Это было отдаленно похоже на песню китов. Может, они протягивали эту песню друг другу, как символ единства, и она была слышна им повсюду. Сто Одиннадцатый не стал отвечать на мои вопросы, должно быть, это было таинство.

Над кафе горела лиловая, неоновая вывеска. Оно называлось "Бестелесный Джек". Это был американский дайнер, всегда готовый к Хэллоуину. Я единственный раз бывала здесь прежде, и тогда цвета показались мне слишком яркими, а персонал излишне общительным. У меня тоже было любимое кафе в нашей части Зоосада. Оно называлось "Париж-столица девятнадцатого века". Во-первых я любила это кафе потому, что его озаглавила цитата из Вальтера Беньямина. Во-вторых, там подавали чудесные пирожные с конфитюром, они были такие красивые, нежные и вкусные, что могли бы стать смыслом моей жизни, если бы Орфей не попал в беду.

Синее неоновое привидение, похожее на каплю с большими, удивленными глазами, сияло на витрине. В "Бестелесном Джеке" всегда было шумно и по-особому, суетно празднично. Разодетые в костюмы монстров официанты сновали с блюдами в лучшем случае похожими на нечто тихо скончавшееся. Мы с Орфеем пришли сюда один раз, и он заказал шоколадный торт, похожий на кусок грязи с копошащимися в нем розовыми, мармеладными червями. Они были клубничными.

Тогда я сказала Орфею, что, вероятно, мы не могли принадлежать американской культуре. Он сдержанно согласился.

И в то же время я не могла не признать, что у "Бестелесного Джека" есть свое, особое обаяние. На стенах я увидела липкую резиновую паутину, за спинки стульев хватались пластиковые руки скелетов, словно бы отодвигавших стулья для гостей (или вместе с гостями). Всюду громоздились наполненные сладостями тыквы с глупыми, зловещими улыбками и острыми треугольными глазами. Верхняя половина тыквенной головы всегда была срезана, словно этим несчастным существам провели трепанацию. С плакатов на меня смотрели монстры из старых фильмов: Франкенштейн, Дракула, Тварь из "Черной Лагуны", Мумия. Все они кривили страшные рожи, распахнутые рты были хищны или наоборот беззубы, что, в конце концов, казалось одинаково страшным. Были и маньяки с разнообразным, ставшим их символом, оружием — длинными железными когтями, кухонными ножами, мачете, крюками. Было много разнообразия и дешевой искусственной крови.

Неоновые привидения висели над каждым столом. Если нажать на глаз такому, можно было вызвать официанта.

Одиссея я увидела сразу. Он сидел за столиком один, хотя в кафе было полно народу. Казалось, вокруг него сама по себе образовалась пустота. Одиссей игрался с ножом. Перед ним была пустая тарелка в пятнах кетчупа. Одиссей выглядел очень сосредоточенным. Он положил руку на тарелку, и лезвие ножа путешествовало между его пальцами. Он был недостаточно острым, чтобы причинить боль, зато Одиссей был достаточно ловок, чтобы ни разу на моих глазах не попасть себе ножом по пальцам. Он непрестанно облизывал губы. И я подумала: надо же, маньяк в кафе, посвященном маньякам. Над ним был плакат с Фредди Крюгером. Реальность и вымысел несколько отличались друг от друга. По сравнению со своими кинособратьями Одиссей казался совсем неприметным.

И куда более жутким.

Когда мы подошли, он откинулся назад, облокотившись на пухлую спинку кожаного диванчика.

— Ну и долго же пришлось вас ждать!