Где же ты, Орфей? (СИ)

Я пропустила Семьсот Пятнадцатую, чтобы она сидела прямо перед Одиссеем и смотрела в его странные, пугающие глаза. Одиссей широко улыбнулся, схватил меня за руку:

— Очень рад тебя видеть, Эвридика.

Я кивнула ему, потому что не могла сказать "я тоже". Я вообще ничего не могла сказать. У него оказалось очень неприятное прикосновение. И я подумала, что хотелось бы разве что закричать ему "Ты ударил Ио ножом, я все знаю!".

Вместо этого я только улыбнулась ему уголками губ и подтянула к себе меню. Мне предлагали насладиться "сахарным черепом Кристи" и "рагу из Хрустального Озера", и "призрачным желе", и даже "жаренными пальцами путешественника". Выбор был очень большой, и когда я прочитала все, у меня сложилось впечатление, что я досмотрела глупый фильм. Все названия были нелепые, забавные и очень длинные.

Я остановилась на "сахарном черепе Кристи" — десерте из сахара и сиропа, и "жаренных пальцах путешественника" — картошке фри.

К нам подошла милая официантка в костюме окровавленного кролика, в котором ей явно было жарко. На поясе у нее болтался резиновый нож. Одиссей смотрел на нее, взгляд его скользил по ее раскрасневшемуся лицу.

— Уже что-нибудь выбрали?

Мне совсем не понравился взгляд Одиссея, и я громко сказала:

— Вы знаете, он — серийный убийца. Это его искусство. И мне кажется, он вас приметил. Будьте осторожны и не ходите в одиночестве.

Полиник постучал кулаком о свой висок, Семьсот Пятнадцатая громко и неумело засмеялась, а Одиссей остался спокоен. Он откинулся назад и облизнул губы, смотря на меня. Я едва заметно улыбнулась.

Девушка не знала, как реагировать, и смотрела в пол. Может, она подумала, что я так шучу. Однако, когда мы заказали еду, девушка кинула на Одиссея испуганный взгляд. Это было хорошо.

Семьсот Пятнадцатая сказала:

— Порцию Принцессы.

— Мы уже знаем, Семьсот Пятнадцатая, — кивнула девушка. — Все кафе Зоосада ждут вас.

И я подумала, неужели у нее есть собственное меню?

Пока нам не принесли заказы, мы молчали. Кажется, Семьсот Пятнадцатую это не смущало, а Одиссей забавлялся. Мы с Полиником ничего веселого в происходящем не находили. Играла задорная музыка, так что Одиссей принялся покачивать головой в такт.

Когда принесли картошку фри, я обрадовалась и принялась сосредоточенно макать кусочек в соусницу, сделанную в форме ванной, так что кетчуп смотрелся в ней, как кровь.

— М, — сказала я. — Еда. Люблю есть. Вы тоже?

Одиссей и Полиник кивнули. А Семьсот Пятнадцатая захлопала в ладоши.

— Обожаю. Обожаю.

Перед ней стояла крохотная, словно бы кукольная, малиновая тарелочка.

— Но как же вы едите, Принцесса? — спросила я. Семьсот Пятнадцатой явно льстил человеческий титул.

— Немножко. Опустошать желудок. Тошнит. Два пальца под язык. Розовая ванная. Розовая еда.

Перед ней действительно было нечто похожее на суфле, покрытое сиропом. Из этой крохотной розовой тарелочки Семьсот Пятнадцатая черпала кукольной ложечкой кусочки, которые занимали лишь половину ее пространства. Она долго держала суфле во рту, и вид у нее всякий раз был одинаково удивленный, как у ребенка, который впервые пробует сладость. И хотя гримасы на ее лице смотрелись неестественно, мне хотелось сделать ей комплимент, потому что она явно старалась произвести на нас впечатление. Показаться человечной.

— Вы так удивлены, — сказала я.

— Узнала. Угадала.

Губы ее раздвинулись в улыбке. Я посмотрела на Одиссея, затем на Полиника. Никто из них не желал помочь мне вести разговор с Семьсот Пятнадцатой. Я сказала:

— Первая вас, наверное, очень ценит.

— Мать. Матерь. Мамочка.

Семьсот Пятнадцатая, конечно, не оказалась собеседницей, о которой я давно мечтала. За счет заведения нам принесли молочные коктейли с клубничными разводами и мармеладными глазами. Я тянула сладкую жидкость через свою спасительную соломинку и молчала. Полиник и Одиссей следовали моему примеру. И я подумала, что даже Одиссей боится сделать или сказать что-то не так.

Я сказала:

— Знаете, мне всегда было интересно, кто живет на других планетах. Какие существа? Первая, должно быть, рассказывала вам о тех, кто населяет другие планеты.

— Скучные. Общий разум. Гиганты и насекомые. Леса на больших животных.

Мои воображение тут же рисовало картины: и растущие из китов деревья, и крохотных насекомых и гигантских, странных зверей. Все это вовсе не казалось мне скучным.

— А она рассказывала, чем люди отличаются от других разумных рас?

— Искусством, — ответила Семьсот Пятнадцатая. — Нравятся нам. Отличаются.

Мне казалось, что Семьсот Пятнадцатой приятно, что я расспрашиваю ее. Она сказала:

— Другие — непохожи. Грибы. Темнота.

Полиник, наконец, решил мне помочь.

— А у кого-то были, например, компьютеры?

— Все разное. Всегда разное. Вариант. Вариант. Вариант. Много. Никогда не понять.

— А что до вас, Принцесса, вы ведь однажды создадите свою колонию.

Тогда она ударила меня по щеке. Одиссей засмеялся, а мне снова стало очень обидно, а кроме того еще и стыдно.

— Я не хочу, — сказала Семьсот Пятнадцатая. — Любить. Любить Землю. Земля, планета. Здесь. Дом. У меня — дом.