Где живут счастливые?

Марии семь лет. Она ходит, вернее, бегает в первый класс. Почему бегает? Не знаю. Наверное, потому, что ходить у неё не получается. Ноги несут сами, худенькие, ловкие, проворные ножки, они едва задевают землю, по касательной, почти пунктиром, вперёд, вперёд... Мария черноглаза и остроглаза, буравчики-угольки с любопытством смотрят на Божий мир, радуясь ярким краскам земного бытия и печалясь от красок невыразительных. Нравится ли ей её имя? Она его обожает. Мария... Как такое имя может не понравится? Конечно, Машка, Маруся, Маня не так благозвучно, иной раз и откликаться не хочется, но она откликается. Не откликнешься, а её звали туда, где интересно. Мария живёт в православной семье, у неё три старших сестры и ни одной младшей. Домашние любят её, но не балуют. Мария и сама понимает - баловство до добра не доведёт и усвоила с пелёнок, что довольствоваться надо малым. Она и довольствовалась, пока не наступил тот незабываемый день.

Она скакала через лужи, и ранец небольно стучал ей по спине, вот уж весело, так весело: её сегодня по математике - не спросили! А ещё дома сегодня - пироги! Мария уходила в школу, а самая старшая её сестра Лена ставила тесто:

— Придёшь из школы, а они горяченькие...

Бывают же такие дни. Всё ладится, даже через лужи прыгается легко и грациозно, вот сейчас как разбегусь... И - встала. И чёрные глазки-буравчики засветились восторгом. Навстречу Марии шла красавица. Её пепельные волосы струились по плечам, походка легка и независима, в глазах — великодушное снисхождение ко всем человеческим слабостям вместе взятым. А в ушах - серёжки! Умопомрачение, а не серёжки! Мерцающие, вздрагивающие на солнце огоньки. Марии даже почудилось, что они звенят. Как весенние капельки - звяк, звяк...

Сердце девочки забилось под синей, на синтепоне, курточкой громче, чем это звяк, звяк... Померкло солнце. Вкус ожидаемых пирогов стал неуместен и груб. Красавица прошла мимо, грациозно обойдя большую, сверкающую на солнце, лужу. А Мария остановилась перед лужей в бессилии - не перепрыгнуть. Легкость в ногах сменилась свинцовой тяжестью. Она притащилась домой и с размаху запустила ранцем в зелёного мохнатого зайца, мирно сидящего на диване и равнодушно глазеющего на настенный календарь с видами зимнего Торонто. Заяц смиренно затих под тяжестью мудрёных Марииных учебников. А сама она, как была в куртке, свернулась рядом с зайцем калачиком, отвернулась к стене и -заплакала горько. Пришла мама, села рядом. Молча положила руку на разгорячённую дочкину голову. Пришла самая старшая сестра, поставила рядом на столе тарелку с пирогами. Пришла самая младшая из старших сестер, перепуганная:

-  Ну чего ты, Маш, ну чего ты?

Не было папы, он работал в вечернюю смену, и ещё одной сестры, она в институте. Собравшиеся вокруг дивана ждали Марииных объяснений.

И они их услышали:

-  Я хочу серёжки, - всхлипывая, выдавила из себя Мария, - маленькие, из чистого золота. Но вы мне их никогда не купите... - и опять заревела, горько размазывая слёзы по несчастному лицу.

Вечером, когда собрались все, а Мария, утомлённая потрясением дня, крепко спала, на кухне начался «совет в Филях» о правильной тактике и мудрой стратегии. Конечно, серёжки для Марии семейный бюджет не осилит. Да и зачем маленькой девочке такое баловство? Трое дочерей выросли без этих капризов, и Машка перебьётся, надо поговорить с ней строго. Кому? Папе? Старшей сестре? Маме? Маме.

-  Ты знаешь, это очень дорогая вещь и нам не под силу. А увидишь на ком-то норковое манто, тоже захочешь? Так не годится, мы люди православные, нам роскошество не на пользу. Вот вырастешь, выучишься, пойдёшь на работу...

Мария ужаснулась длинному пути к её заветной мечте. С ума сойти - вырасту, выучусь. Серёжки хотелось сейчас. Яркие огонёчки, золотые капельки прожигали сердце, и в сладостной истоме оно ныло и роптало против материнской логики.

-  Сто лет пройдёт. А я сейчас хочу! Ничего мне не покупайте, ни ботинки на зиму, ни свитер, ну купите серёжки...

В голосе мамы зазвучали стальные нотки:

-  Прекрати капризы. Ишь моду взяла - требовать. Никаких сережёк ты не получишь.

Затосковала, запечалилась девочка-попрыгушка. И надо было ей встретиться с красавицей-искусительницей? И вот ведь что интересно: жестокий мамин приговор «никаких сережёк ты не получишь» ещё больше распалил её сердечко. Ей хотелось говорить только про серёжки.

Она вставала перед зеркалом и представляла себя счастливую, улыбающуюся, с серёжками в ушах. Дзинь - повернулась направо, дзинь - повернулась налево.

-  Ну купите...

-  Маша, прекрати.

- Ну не надо мне зимних ботинок.

-  Сколько можно твердить об одном?

-  Ну, пожалуйста...

Получила подзатыльник от самой младшей из старших сестер. Поплакала. И - опять за своё.

Решение пришло неожиданно. Она поняла, что ей никогда не разжалобить стойких в жёстком упорстве домашних. Надо идти другим путём. И путь был ею определён.

Воскресный день выдался серый, тяжёлый, слякотный.

-  Я гулять.

-  В такую погоду? Только недолго.