Где живут счастливые?

Тамара и Вячеслав - умные люди. Они избежали заполошенности и торопливости. Они дали оглядеться Максиму, дали себе разгон, такой необходимый в деликатном деле усыновления. Не забаловали, приучили трудиться сердцем.

Мальчик растёт удивительно трепетным. Есть в его маленьком серьёзном сердчишке какая-то особая, взрослая правда. Однажды, когда они были в Ярославле, в Толгском монастыре, одна монахиня, обняв Максима, сказала:

- Берегите мальчика. Господь вам великое утешение послал.

Они часто с тех пор ездят к матушке в монастырь. Она просит: дайте мне мальчика, пусть поживёт в монастыре. Они пока не решаются, ещё мал. Но прошлым летом они сделали матушке подарок: вывезли её, еле передвигающуюся, в землю обетованную, святую - Иерусалим. Поехали всей семьей, да ещё и матушка с ними. Деньги немалые, а Тамара с Вячеславом не новые русские, считают каждую копейку. Но они... продали дачу в Малаховке, чтобы иметь деньги на поездку. Максим не просто наблюдал за событиями: он участвовал в разговорах об Иерусалиме, с ним советовался отец: как считаешь, обойдёмся без дачи? Конечно, они обойдутся. Зато, шуточное ли дело, Иерусалим! Максиму так много читали о нём, у него есть детская Библия, где много раз вспоминается этот удивительный город. «Хоть бы одним глазком увидеть», - говорила мама. «Хоть бы пройти по его горячим камням», - мечтал папа. «Хоть глазком увидеть и пройти», - вторил Максим. И вот они в Иерусалиме, матушка с ними, радуется, как ребёнок, и всё прижимает Максима к себе, всё шепчет: берегите...

У них от той поездки ворох фотокарточек. Они любят перебирать их и рассказывать.

Любили. Сейчас у них другие заботы. Сейчас они спасают Максима, которого, как ни увещевала старица, не уберегли.

Впервые за совместную жизнь Тамара и Слава решили отправить Максима на каникулы в Белгород вместе с ребятами-скаутами. Они кое-что прочитали про это движение, ничего не насторожило. Воспитанному в традициях православной семьи Максиму должно быть со скаутами интересно. Сердце, конечно, щемило: впервые без родителей, как оно будет? Но руководители скаутской группы успокоили: всё будет о'кей. Максим знал, они побывают на службе в храме, проедут по городу с экскурсией. Он приготовил блокнот для записей, взял с собой свою любимую иконку - Казанской Божьей Матери. Да только крутыми оказались скауты. Плевать они хотели на православную программу. Вырвавшись из-под родительского контроля, подростки торопились пожить своей жизнью без уздечек, увещаний. Максим самый среди них маленький и самый совестливый. В храме он услышал матерную ругань. Испуганно посмотрел на мальчиков:

Нельзя ругаться в храме, грех это...

Скауты загоготали, больно щёлкнули Максима по лбу. Он растерялся, ведь ребята верующие, как же можно... Опять стал вразумлять:

Мама сказала, кто в церкви ругается, того обязательно накажет Бог.

Опять подзатыльники. Максим отошёл в сторонку, а когда оживлённая перед обедом толпа вывалила из храма, задержался у свечного ящика. Приглянулась ему иконка - Божья Матерь с Младенцем. Максим купил иконку. Потом несколько пасхальных открыток, ещё иконку. Голодные скауты ждали. Максим их задерживал. Ругнувшись на мальчика грязным словом, пригрозили: дождёшься! В общежитии, где они остановились, Максим поставил иконку на тумбочку. Здоровый лоботряс протянул к ней руку, да не успел. Максим стремительно схватил иконку, спрятал за пазуху.

С кем споришь? - покатил бочку лоботряс, надвигаясь на худенькую фигурку Максима всей массой.

Иконка моя, я маме купил, не трогай.

Пошёл ты...

Он бил Максима по-взрослому. По голове, смачно ругаясь. Пришли сотоварищи. Никто не крикнул, не пришёл в ужас — бьёт маленького. Нет, они быстренько включились в дело. На слабо защищавшегося Максима посыпались и их удары. Тогда Максим лёг на живот, на иконочку:

Не отдам.

И не отдал. Он так отчаянно сопротивлялся, что сытые, здоровые парубки, вдвое старше Максима, не смогли отобрать иконку. Он лежал почти без чувств на полу, плотно прижавшись к его холодным плитам. Били его долго. Потом он долго плакал от боли в костях, звал на помощь. Двое взрослых, сопровождавших скаутов в поездке, утверждают теперь, что не слышали ни драки, ни детского плача. Но ведь агрессия подростков против совестливого Максима началась ещё в храме, продолжалась в автобусе и ни для кого секретом не была.

Я знала, с каким нетерпением ждали Максима родители из его первого самостоятельного выхода в свет. Позвонила.

- Максим с Тамарой в больнице, - сказал Слава. Голос его был потухший, глухой. Врач как мог, утешал Максима: «Держись, дружок, будет немного больно, потерпи, родной...» А Максим молчал. Сжав губы, он молчал и тогда, когда расспрашивали о случившемся. Страшный стресс, непосильный для его восьмилетнего возраста. Лишь дома он протянул помятую иконку маме и сказал:

Это тебе. Я её не отдал.

Тогда она не поняла его слов. Поняла позже, когда сидела рядом у капельницы, когда меняла компрессы на головке, когда нежно гладила лиловые синяки на ногах.