Читаем Геббельс: Нацистский мастер иллюзий (ЛП) полностью

Окончательный триумф против «окончательного решения»


В конце девятнадцатого века и в начале двадцатого немецкие мыслители предупреждали, что Германия стоит на пороге перемен, которые затронут все сферы жизни — общество, политику, культуру и экономику. Так, именно из глубин обреченности поражения Германии в Первой мировой войне 1918 года ожидалось возрождение сильного германского рейха. Мёллер ван ден Брук (1876–1925) предложил назвать его Третий рейх. Так называлась его книга (Das Dritte Reich), опубликованная в 1922 году, в которой он нападал на либерализм, социал-демократов и повседневную коррупцию политических сил в Германии. Он призывал к революции, которая изменит ситуацию.[273] Библеист Поль де Лагард также стремился укрепить немецкий народ путем создания единства, которое было бы как политическим, так и духовным. В своем сборнике эссе «Немецкие сочинения» он предложил достичь этого единства путем поддержания того, что считалось существованием немецкого народа и жизненной силой нации — его крови. Он рассматривал нацию как духовную сущность, идеал, который связывает людей вместе и за который следует бороться. По его мнению, именно в войне, с ее безграничной жаждой крови, народ обретал свою силу и жизненную энергию.

Другой философ, Юлиус Лангбен (1851–1907), осуждал интеллектуализм, науку и современную культуру в своей книге «Рембрандт как учитель»,[274] и призывал вернуться к сущности созидающего немецкого народа, возродить немецкое прошлое через художественное творчество, которое он считал высшим благом. Лангбен видел в Рембрандте олицетворение культурного идеала. Для него Рембрандт символизировал идеал, соответствующий совершенному немцу, непревзойденного художника и антитезу современной культуре, пророка нового общества, которое, как он надеялся, будет создано на основе искусства, изобретательности и силы. Превосходные качества немца volk были даны от природы, они проникали в кровь и передавались от отца к сыну. Искусство могло вырваться наружу из сильного немецкого народа и созданного им органического сообщества. В декадентской атмосфере рубежа веков Лангбен стал одержимым антисемитом. Он описывал евреев как полную противоположность «творческим» немцам.[275] По его мнению, атрофия Германии произошла от современного образа жизни, который разрушил традиционную культуру, и в этом была непосредственная ответственность евреев.[276]

Немецкий социолог и философ Ойген Дюринг (1833–1921) также обвинял евреев в плохом состоянии немцев. В своей книге Еврейский вопрос как расовый, моральный и культурный вопрос,[277] он писал о художественной и моральной атрофии, коренящейся в каждом еврейском индивидууме. Уникальный вклад Дюринга в антисемитскую дискуссию заключался в превращении культурного аспекта в расовую категорию, подчеркивая, что «пути назад нет», поскольку линия войны уже пролегла между силами еврейского материализма и немцами, которые действовали в соответствии с древним volkian инстинктом, который приведет к социальной солидарности после удаления евреев.[278]

Тяжелая травма унизительного поражения, которое немцы потерпели в конце Первой мировой войны, должна была иметь разумное объяснение; падение должно было иметь смысл. Одним из тех, кто пытался найти объяснение, был немецкий генерал Эрих Людендорф (1865–1937), член ближайшего окружения Гитлера. Он писал, что во время Первой мировой войны евреи воспользовались «окном возможностей» и захватили немецкую экономику: «Они приобрели преобладающее влияние в «военных корпорациях»… что дало им возможность обогатиться за счет немецкого народа и завладеть немецкой экономикой, чтобы достичь одной из властных целей еврейского народа».[279]

Людендорф разработал теорию «тотальной войны», в которой он утверждал, что «война — это высшее проявление расовой воли к жизни», и что лидер тотальной войны имеет право требовать единства народа как «долг страны перед тотальной политикой». Он будет добиваться этого путем подавления любого сопротивления и закрытия границ страны. По его словам, пропаганда была важным инструментом в тотальной войне, возбуждая население к борьбе за страну и укрепляя моральный дух.[280]

В этот период времени антисемитизм распространился и в научных кругах, в том числе из-за влияния вероучения Генриха фон Трейчке, согласно которому евреи, не сумевшие создать собственную страну, ассимилировались в Германии и тем самым ослабили ее изнутри. Он призвал немцев гордиться своими особыми национальными качествами и отгородиться от гротеска иудаизма.[281]

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука