Геббельс: Нацистский мастер иллюзий (ЛП)

Мы говорим о еврейской проблеме. Фюрер убежден, что его пророчество в рейхстаге о том, что если еврейству удастся еще раз спровоцировать мировую войну, то она закончится уничтожением евреев, подтвердилось. Оно сбывается в эти недели и месяцы с жуткой уверенностью. На Востоке евреям придется заплатить цену; в Германии они уже частично заплатили и еще больше заплатят в будущем. Их последним убежищем остается Северная Америка; и там им рано или поздно придется заплатить. Еврейство — это инородное тело среди развитых наций.^[20]

По мнению Джерсака, под «этими неделями и месяцами» Геббельс имеет в виду подписание Североатлантического договора. К этому моменту Гитлер уже потерял надежду на быструю победу, и «окончательное решение» «еврейской проблемы», которое планировалось на конец войны, стало необходимым условием военной победы Германии. Когда последний еврей на европейской земле будет уничтожен, власть международного еврейства будет разрушена.^[21]

Напротив, Иэн Кершоу приписывает Гитлеру совершенно пассивную роль в принятии практических политических решений в отношении евреев и утверждает, что Гитлер поддался давлению и одобрил предложения других. Между 14 и 19 сентября 1941 года Гитлер санкционировал план изгнания евреев из Германии под давлением своих гауляйтеров (глав округов), а в сентябре и октябре начались массовые убийства в Советском Союзе.^[22]

По словам Мартина Брошата, никакого общего приказа об уничтожении никогда не отдавалось, а процесс постепенно развивался и набирал обороты сам по себе: Решения об изгнании евреев принимались «другими способами», в частности, когда летом 1941 года военная ситуация на Востоке осложнилась и планы изгнания были отложены. Этими другими способами были акты убийства.^[23]

Себастьян Хаффнер считает, что пока Гитлер верил, что сможет договориться с Великобританией, он ограничивал планы геноцида Советским Союзом и Польшей, сосредоточившись на достижении принципа «Lebensraum» (жизненное пространство). Но в декабре 1941 года, после поражения под Москвой, его иллюзии и надежды на победу над Советским Союзом были разбиты, и он решил добиться расовой победы. Он переключился на достижение цели, которая была еще достижима: уничтожение всех евреев в Европе. Но для этого ему нужно было продолжать войну, чтобы выиграть время, необходимое для достижения этой цели.^[24]

Эти различные версии не дают убедительного ответа на вопрос: Была ли связь между разочарованием и уязвимостью, которые испытывало немецкое руководство в связи с поражениями на поле боя, и усилением мотивации уничтожения евреев? Но они наталкивают на другой вопрос, касающийся развития событий в последний год войны, когда военное поражение Германии стало несомненным. Германия терпела тяжелые поражения и в тылу, и, тем не менее, истребление было ускорено. «В свете острой нехватки рабочей силы трудно понять причину ускорения процесса уничтожения летом и осенью 1944 года», — пишет Лени Яхиль, — «Это столкновение интересов… достигло в тот момент вершины абсурда».^[25]

Действительно, деградация немецких вооруженных сил достигла новых пределов во время Сталинградской кампании. Во время этой кампании около 150 000 немцев были убиты, 600 000 ранены и 113 000 взяты в плен, из которых только около пяти тысяч вернулись домой спустя годы после окончания войны.^[26] Полученные в Германии сообщения о боях под Сталинградом говорили о полном уничтожении армии, решительно сражавшейся до последнего человека. Удар, нанесенный Германии под Сталинградом, был ужасным низшим пунктом и представлял собой переломный момент в войне. Среди немецких граждан отмечались депрессия и уныние. 3 февраля 1943 года Министерство пропаганды заявило следующее:

Немецкая пресса стоит перед одной из своих самых трудных задач… Пресса должна осветить это захватывающее событие, которое затмевает любой другой известный в истории героический поступок, так, чтобы этот высший пример героизма, это предельное самопожертвование и преданность окончательной победе Германии горели как священный факел. Немецкая нация черпает вдохновение в вечном героизме людей под Сталинградом, демонстрируя как никогда благородные духовные и материальные качества, которые обеспечивают нации победу».^[27]

После поражения под Сталинградом немецко-фашистские пропагандисты во главе с Геббельсом поняли, что болезненное поражение можно объяснить немецкому народу только путем переосмысления реальности с помощью мифов. Это было сделано в пропаганде Геббельса и усилилось к концу войны, когда приближающемуся поражению Германии был придан новый смысл окончательного самопожертвования.