Гегель. Биография

Честности, тщательности, критического духа надзорные органы опасались больше всего. Он плыл, стало быть, против течения, ясно это сознавая и продвигаясь понемногу вперед благодаря ловкому маневрированию.

Биографы вообще диву даются, — и напрасно, — тому, как заботливо он отнесся к своей газете, сами они к такой жертвенности не способны. Они сочли эту работу лишь способом какое-то время перебиться и заработать на хлеб, выйти из положения. Но у него было достаточно причин принять ее близко к сердцу, увидеть в ней нечто вроде миссии. Кроме того, надо сказать, что он в то время не знал, появится ли у него на горизонте еще что-то.

В этом новом для него занятии он выказал практическую хватку, интерес к техническим деталям, вроде умения выбрать бумагу побелее и более четкие типографские литеры. Он старался раздобыть наиболее надежные, наиболее достоверные и интересные для читателей сведения, излагая их в живой увлекательной манере.

В своей газете он описал взятие Данцига генералом Лефевром, сражение при Фридланде, Тильзитский мир, французскую экспедицию в Португалию, бомбардировку Копенгагена французским флотом, начало той Испанской войны, к которой он позже сделает политический комментарий, встречу в Эрфурте… Так следил он за современными событиями, главным образом, военными.

Но читатель «Газеты», возможно, заметит, а более точно мы это знаем из писем того периода, что Гегель все больше и больше пользуется сведениями, полученными от непосредственных свидетелей, от осведомленных друзей, дополняя ими то, что он получал из проверенной цензурой французской прессы. Эта деятельность редактора независимого журнала не могла продолжаться долго. Лишь искреннее желание, а скорее, жестокая необходимость могли быть причиной того, что какое-то время это дело устраивало философа, стремившегося разработать и преподать собственное учение. Трудные материальные условия, духовные ограничения быстро сделали его мучительным для свободной и одаренной души, которой поначалу оно, возможно, не казалось обременительным.

Ответственно относясь к своему делу, он фатально вошел в противоречие с многочисленными несообразными требованиями властей. Этот эксперимент, как и прочие, должен был закончиться плохо.

Конфликт разразился, и мы не знаем теперь, сам ли Гегель его осознанно спровоцировал, просто пустил все на самотек или был застигнут врасплох. Первые комментаторы или хранят молчание на этот счет (так, Мог (Moog), изображает дело так, будто Гегель оставил «Бамбергскую газету» по доброй воле!), или, кроме того, они немногословны и недостаточно внимательны к документам. Но правда, что по вполне понятному совпадению, Гегелю уже хотелось уехать, когда он был вынужден это сделать.

Гегель прибегал к помощи частных информаторов. Так, он обратился к Кнебелю, лицу, внушающему подозрения (друг Гёте, материалист, атеист), с которым он подружился в Йене, и который посвятил его в разнообразные детали, касающиеся переговоров в Эрфурте (С¹ 220–223, 224–225). Таким образом, Гегель смог публиковать, начиная с 5 октября, отчеты о начале знаменитой встречи императора с царем еще до того, как она завершилась (14 октября 1807 г.). Он возвращается к деталям этой встречи в номере «Газеты» от 26 октября, на этот раз, похоже, не нуждаясь в помощи Кнебеля. Так вот, именно из-за этой статьи он получил выговор от правительства Баварии и предписание раскрыть источники, то есть фактически назвать имя своего предполагаемого информатора. Гегель этого не сделал.

Похоже, что власть больше всего была рассержена статьей от 5 октября, и что статья от 26 октября только подлила масла в огонь и послужила предлогом[206].

Недовольство вызвала уже более ранняя статья, от 19 июля, в которой указывались места расположения трех дивизий баварской армии. Нужен был повод для того, чтобы придраться? Тасуя содержание разных статей «Газеты», власти упрекали его в распространении материалов, добытых в данном случае не от частного информатора. Мы не располагаем письмом, в котором Гегелю предъявлялись обвинения, но зато у нас есть его ответ. Гегель неплохо защищается, объясняя, что вменяемая ему в вину статья от 26 октября представляет собой «выдержки из двух других газет, издающихся на оккупированной Францией территории», и что «и та, и другая прошли официальную цензуру». Он напоминает, что сам предостерегал от возможной ложной интерпретации новостей, передаваемых таким образом, и заканчивает письмо уверениями в полной лояльности властям (С¹ 232).

Даже если не входить в подробности этого конфликта, он оставляет странное впечатление. Человека обвиняют в ошибке, в которой он не виноват, и которая, как представляется, по меньшей мере, могла быть легко прощена; от него требуют назвать частного информатора по поводу новостей, почерпнутых из «официальных» газет! Но при этом ничего не говорится о статье, действительно основанной на частных сведениях, источник которых он вполне мог указать: Кнебель. Гегель получает официальное порицание именно тогда, когда его уход из редакции «Газеты» уже предрешен.