Гея: Альманах научной фантастики

Кофе он выпил, хотя как раз кофе был ему противопоказан. Видела бы жена…

С суетливой поспешностью, будто кто гнал его, Костя стал убирать со стола. И делал все шумно — гремел посудой, топал сапогами, без умолку и громко болтал. Но, странно, производимый им шум лишь оттенял гулкое безмолвие лагеря.

— Тихо-то как! — вырвалось у Покровского.

— А вы разговаривайте, больше разговаривайте — и не будет тихо.

— Даже птиц не слыхать.

— Птиц-то нет, улетели. Не заметили разве? — Костя хитренько улыбнулся. — Все зверье поразбежалось. Козявки, мураша не найдете. Тля несчастная и та сгинула.

Покровский повел головой за плечо. Стал озираться.

С Карповым он увиделся час спустя, когда отряд вернулся с озера. Вспомнив, что собирался поблагодарить за саквояж, с этим благим намерением подошел к майору. Но тот даже слушать не стал. Вдруг ощерился, посмотрел недобро. Что за бредни? Какая там, к дьяволу, любезность? Никакого одолжения он не делал и не собирался делать. А что вещички упаковали — так это в путь-дорожку, чтобы поскорее выпроводить. Уже и вертолет вызван. Еще утром, по рации. Так что в шестнадцать ноль-ноль быть на вертолетной площадке.

— Сейчас, — майор посмотрел на часы, — без семи одиннадцать. В вашем распоряжении… Сами посчитайте, сколько еще вам слоняться.

Когда говорят таким тоном, возмущаться, спорить бесполезно. Обескураженный Покровский потребовал связать его со штабом округа.

— Не могу. — Карпов изобразил сожаление. — Рация свернута. Мы уходим отсюда, сматываемся.

Только сейчас Покровский обратил внимание на суету в лагере. Солдаты валили палатки, антенну уже убрали. Появились какие-то ящики, тюки.

— Как же так? — окончательно растерялся он. — Хотя бы предупредили. Я же ничего не успел.

— Это уже ваши заботы.

Свои заботы Покровский ни на кого не перекладывал, но и решать за себя никому не поручал. Никуда он не полетит, пока основательно не разберется. От него ждут обстоятельного доклада, четкой экспертной оценки, а что он сумел узнать? Даже не разглядел как следует. Хорош, скажут, эксперт. Полистал бумажки, прогулялся по тропинке, наслушался солдатских матюков — и все дела? Ах да, еще страху натерпелся, скверный сон увидел. Масса впечатлений! Ученый совет ахнет.

— Да вы ничего больше и не узнаете, — убежденно сказал Карпов. — Она не позволит.

— Я не собираюсь у нее спрашивать.

— Тогда я не позволю, — пообещал майор. Он произнес это спокойно, без тени угрозы или вызова, но почему-то профессору стало не по себе.

— Поймите, — почти просительно сказал он, — мне необходимо побывать там. Хотя бы еще раз.

— Не получится. Никто с вами не пойдет.

— Может, я сам, один?

Видимо, это прозвучало настолько наивно, что Карпов и возражать не стал. Ребенку захотелось дотянуться рукой до луны, пусть тянется, зачем запрещать?

— Гуляйте, профессор, отдыхайте, — сказал он снисходительным тоном старшего и направился к солдатам руководить сборами.

Если бы от взгляда возгорались вещи — гимнастерка на его спине уже бы дымилась.

Стоя посреди разоренного лагеря, Покровский прикидывал, что предпринять. В принципе он волен поступать, как найдет нужным, Карпов ему не указ. Это — в принципе, а реально? Самое реальное пока что — угроза майора: не позволю! Интересно, на что тот решится, если он все-таки надумает идти к капсуле? Арестует? А ведь может, и арестует, такой на все способен. Потом и оправдываться не станет, вынужден был, эксперта берег, в его же интересах. Надо полагать, уже и почву подготовил, донёс начальству, что ночью у профессора сердчишко шалило.

Подошел Костя, поставил к ногам саквояж.

— Вот. Сказано отнести вам.

«Сказано», конечно, майором. Настраивает на скорый отъезд: сиди, мол, на чемоданах и не суетись.

— Постойте! — Профессор ухватил Костю за руку. — Выручите меня. Я собираюсь туда, к капсуле. Не могли бы вы со мной? Только проводить.

Солдат испуганно отдернул руку.

— Нельзя! Она не хочет.

— Да кто сказал, что не хочет? Мы ненадолго: посмотрим — и сразу назад.

— А вдруг сорвется, упадет?

— Вы о чем, Костя? Кто упадет, куда?

— Она же висит, — солдат приглушил голос, будто испугался, что их могут услышать. — Сам видел — висит. Мы подойдем, а она сорвется.

Покровский усадил Костю на саквояж, присел перед ним на корточки, затеребил за колени: говори же, говори! Надо было вытрясти из него все, что тот навоображал в суеверном страхе, — пусть даме это будет сплошной бред. С чего он взял, что висит? Не может висеть такая махина. Лежит она, лежит! В центре чаши, на самом дне.

— Так вы из окопа смотрели, сверху, — горячо стоял на своем Костя. — Там — правильно, кажется, что лежит. А я обошел — с того края, где пониже будет. И тоже поначалу не поверил: на весу она, как бы парит, от земли метра два, нигде не касается.

— Вот вы и покажете то место, вместе посмотрим. Мы идем, сейчас же!

Костя заколебался, даже привстал от внутреннего напряжения.