Гексаграмма № 63

– Постой, Мишка, – бормотал я, – постой… тут что-то не так, понимаешь?

Мишка сделался серьезным:

– Что тебе опять не нравится? Сомневаешься, что мы в прошлом?

– Но почему мы видим его… так? Все сразу? Я это по-другому представлял…

– Ага, как в фантастических книжках, – ядовито сказал Мишка. – Ты когда-нибудь видел картинки, как в начале века рисовали жизнь людей в наше время? И что? Очень похоже на то, как мы живем? Так и с путешествиями во времени! Вот оно! Все на ладони!

– Правильно он говорит, – Таня выпрямилась за рулем и платочком вытирала щеки. – Фикция это, а не прошлое. Даже на школьный учебник не похоже. Нет больше никакого прошлого. И все из-за меня… Понимаете? Из-за меня!

– Таня? – неуверенно сказал Мишка, и я понял почему. Мне и самому почудилось, что за рулем машины сидит не девчонка из магазина «Спорттовары», а кто-то другой – гораздо старше и серьезней.

– Я думала, у меня получится убежать, – сказала она. – Что я еще помню… пусть из школьного учебника, но помню достаточно, чтобы вернуть все, как было. А вышло… ничего не вышло.

Мне показалось, что она опять заплачет.

– Что не вышло? – спросил я. – Таня, ты можешь толком объяснить?

– Могу, – сказала она. – Прошлое – как память. Можно вспомнить только то, что помнишь. Поэтому принцип определенности и гласит – путешествовать можно только в то время, которое знаешь. И в нем нельзя ничего менять. Иначе… иначе получается вот такое смешение… неопределенность… Садитесь. Вы еще не видели будущего. Хотите?

Честно говоря, сказала она это так, что мне не очень-то захотелось на это будущее смотреть. Хотелось домой. Но Мишка сказал:

– Да, – и вновь уселся рядом с девушкой. – Только скажи… кто ты? Пришелец из будущего, да?

– Из настоящего, – сказала Таня. – Долго объяснять.

И вновь разгон, только теперь перед нами никаких стен. Мир вокруг сдулся, как воздушный шарик, из которого выпустили воздух. Казалось, он облепил нас, и те картинки прошлого, что мы разглядывали, стали безжизненными отпечатками, как серые иллюстрации в старом, потрепанном учебнике. Таня прибавила скорость, меня вжало в мягкое сиденье, ветер завыл в ушах, вспыхнули яркие искорки, а потом все исчезло.

– Где мы? – Мишка. – Это что… будущее?

16. Попытка к бегству

– Вот вами и пройден очередной круг, – сказал Мельмот. – Сколько вы их совершили?

– Не сидите на ступеньках, вы простудитесь, – Муравей наклонился, чтобы помочь ему встать, но человек покачал головой. Муравей зябко поежился. Здесь все так же пахло смертью.

– Наконец-то я смогу вырваться из Вечности. – Заостренные черты лица Мельмота исказило то, что можно было бы назвать улыбкой. Или мукой. – Хотелось иного, но для смерти и этого достаточно.

– Чего достаточно?

Голова Мельмота склонилась на грудь, и Муравью показалось, что тот заснул. Или умер. Он осторожно потряс его за плечо.

– Я… не согласен… – шепот Мельмота. – Я больше не хочу… я был ими всеми… Ра… Хатшусеп… Пернатый змей… Христос… я возводил пирамиды… я делился знаниями со жрецами Атлантиды… все я… только я… и дьявол – тоже я… душа… зачем мне их душа…

– Я вам помогу, – сказал Муравей. – Нужно только встать…

– Но почему? – неожиданно ясным и сильным голосом сказал Мельмот. Он будто преобразился. Вроде бы ничего не изменилось. Ни в одежде – еще довоенном, латаном-перелатаном пальто, в изодранном шарфе и потрепанной шапке. Ни в фигуре, высохшей так, что казалась вешалкой для одежды. Ни в лице с заострившимися чертами, по поверьям, отмечающими тех, кому пора перешагнуть в смерть. Но это уже не был блокадник. Так хорошо загримированный актер, отыгравший эпизод, выходит из роли. – Почему у меня ничего не получается? Вы знаете, сколько мне удалось собрать этих крупинок, которые дураки называют душой? Ха-ха, душой! Если душа и впрямь вечна, то я и есть душа! Как и миллиарды тех, что обрели Вечность и рассеялись в вечном же круговращении вселенной по Геделю. Вы ведь тоже говорили с ним?

– Говорил, говорил, – Муравей помог Мельмоту подняться. – Я шел по вашим следам.

– Следам, – покивал Мельмот. – Я, как маленький Ганс из сказки, разбрасывал на своем пути крошки, чтобы вы могли меня настичь. Город, интеграл, Пустая комната, Принстон… и снова здесь…

Они медленно поднимались по лестнице к квартире, где когда-то жил Муравей. Мельмот часто останавливался, с хрипом дышал. Было слышно, как в его легких что-то жутко клокочет, переливается, рвется.

– Пневмония, – сказал Мельмот. – Я скоро умру.

– Не умрете, – ответил Муравей. – Вы – Вечный.

– Да… Вечный… а мне бы хотелось…

– Что?

– Опять стать человеком…

– Это невозможно.

– Вы так ничего и не поняли… ничего…

Дверь не заперта. От кого ее запирать в этом царстве холода, голода и смерти? Колени Мельмота подгибались, но тело казалось таким легким, что Муравей, наверное, мог бы взять его на руки и донести по длинному коридору коммунальной квартиры до своей комнаты.

Своей комнаты… Сколько же он в ней не был? Как волшебный лепесток девочки Жени, совершив круг, он вновь оказался там, откуда начал свое путешествие в Вечность.