Гексаграмма

— А мне тут, в Сине, понравилось. Красивая страна. И горы хорошие. Неплохо мы по ним прогулялись, а?

— Еще как.

Хорошее было время. Если бы только они к крестнику не торопились, можно было там на пару недель задержаться.

— А я вот думаю, — заметил Зампано нарочито скучноватым тоном, — что мне похрен на самом деле, что там у нас с телами. Чудовища — ну и чудовища, драться даже удобнее. Не говори только, что тебя эта сила не радует!

— Радует, конечно.

Ты что же, раздумываешь Альфонса бросить?

— Не, — мотнул головой Зампано. — Крестник — парень хороший, и когда мы с ним, у меня такое чувство, что мы что-то значительное делаем. Не просто так, понимаешь?

Джерсо кивнул.

— Вот ты об этом спрашивал… зачем мы тут пацанье учим. Мне нравится учить. Выходит, мы с тобой что-то полезное в жизни узнали? Есть, что передать.

— Ну ты… — Джерсо хмыкнул. — Я с этой позиции не думал.

— И вот что, — продолжил Зампано. — Ты учти, я повторять не собираюсь… Я так думаю, что пока мы с тобой напарники, мне на остальное плевать. Что там у меня с телом, считают ли меня чудовищем…

Джерсо от удивления чуть язык не прикусил.

Зампано ничего подобного раньше не говорил, сам Джерсо тоже. Для них не было секретом, как они друг к другу относятся; вот уже лет десять не было. Они через многое вместе прошли; Джерсо казалось, их связь крепче родства или супружеских уз.

Не выходит на свет, не нуждается в словах.

Нельзя найти лучше партнера, чем весельчак Зампано, умница Зампано, лучший снайпер батальона — до того, как ему глаза обожгло и он начал носить очки… Раньше он даже красавцем был. Но как, черт возьми, выразить весь этот клубок чувств, всю эту муть нормальным человеческим языком? Разве могут быть в нем такие слова?..

— В общем, мне тоже, — сказал Джерсо, и стукнул напарника в плечо кулаком. — Плевать. Там в бутылке еще что-нибудь осталось?

История 6. Тэмила. Общинный дом нахарра

Даже в середине дня в кабинете Идена было темно — мешала высокая стена, огораживающая двор. Через стену в полуоткрытую створку окна падал золотой поток света и ложился на пол позади низкого стола. В лучах плясали пылинки.

Иден потер подбородок.

— Почему я считаю, что способности к алхимии передаются по наследству?

— Да, — кивнул Альфонс, — и не в том смысле, как по наследству передаются, например, острый ум и хорошие аналитические способности!

— На ваш вопрос не так просто ответить, Альфонс… В молодости я верил в это, потому что в то же самое издавна верили в нашем племени. Точка зрения не лучше и не хуже прочих. Как я узнал позже, ее придерживались некоторые ксеркские мудрецы.

— Да, но Тэмила говорила об этом так, будто это истина в последней инстанции…

— Для нее это и впрямь истина, — Иден вздохнул. — Видите ли, Альфонс… Когда остатки некогда великого народа… ничтожные остатки… оказываются один на один с чужим враждебным миром, где народы либо радуются исчезновению Ксеркса, державшего их в подчинении, либо им и вовсе на это наплевать, нужно сохранить людей единым целым, не позволить им раствориться, рассеяться в бескрайних пространствах, враждебных к проявлению их прошлого, но сохранить хотя бы искры озарявшего их жизнь огня… Какая же сила может сдержать вместе горстку бывших рабов, путешественник и примкнувших к ним полукровок, а также аместрийских крестьян, бежавших от феодального гнета?

— Общий враг? — предположил Альфонс.

— Во врагах недостатка не было. Но чтобы стоять прямо, нужна общая идея. И вот явилась мысль: только ксеркские люди способны к алхимии, как никто другой… И эта мысль удержала нас вместе! Саму по себе ее сложно было доказать или опровергнуть. Но чем больше сменялось поколений, тем больше в нее начинали верить: ведь, постепенно, все нахарра, как мы стали себя называть, становились алхимиками.

— Но это неудивительно! — воскликнула вдруг Мэй, до сих пор молчавшая. — Если ребенка с детства учить алхимии…

Иден улыбнулся.