Гексаграмма

Мэй кивнула. Понятно же было, что Фумей видел, как она применяла алхимию в прошлый раз, когда они убегали с Альфонсом от стражи (не думать про Альфонса сейчас!); а что она умеет обращаться с оружием, видел и раньше. И если второе еще могло быть признаком, допустим, принадлежности к какой-нибудь воинской семье, то первое трактовалось однозначно.

— Ну вот, — вздохнул Фумей. — У тебя есть воспитание, образование, умения, молодость, красота. Разве можно тебя удержать, как птицу в клетке? Не слушай других, кто говорит, что девочке без совета старших не выжить.

Такие, как ты, не пропадают.

Мэй не сразу поняла, о чем он говорит.

— Но я не хочу уходить из клана! — воскликнула она с некоторым ужасом. — Это же ужасно, кто так делает? Я… нужна им!

— Так нужна, что они тебя без твоей воли замуж выдают?

— Это нужный брак!

То есть бабушка так считает! — Мэй сама удивилась, что она начала защищать бабку Юэ; но ведь Фумей был чужим, а перед чужими нужно отстаивать своих.

— Ну… — Фумей пожал плечами. — Возможно, твоей уважаемой бабушке и впрямь виднее? Да ведь и я не о бегстве говорил. Ты бы слушала до конца, маленькая принцесса.

Фумей снова взялся за кисть.

— А… о чем ты говорил? — спросила Мэй.

— О том, что жизнь — она всякой бывает, — проговорил лавочник задумчиво. — Вот допустим, кто бы мог подумать, что ты в отчаянии будешь ночью по городу бегать и на меня наткнешься? А все-таки мы встретились. Так и брак по сговору может быть счастливым, если сговор правильный. Или если правильно себя повести.

— Вы по опыту говорите? — Мэй стало неудобно стоять у дверей, она подошла к столу и села напротив Фумея, в круге света от лампы.

— Вроде того, — кивнул лавочник, вытащил откуда-то из-под других свитков небольшую полоску бумаги и начал рисовать на ней непросохшей кистью. — Меня вот по сговору женили, когда я еще был не старше тебя.

— А разве простолюдины так рано женятся? — удивилась Мэй. — Ой, то есть извините…

— А с чего ты взяла, что я всегда был простолюдином? — Фумей вновь посмотрел на Мэй и хитровато улыбнулся. — У меня всякое было.

— Вы сбежали от брака? — догадалась Мэй.

— Нет, — качнул головой Фумей. — Я тоже считал, что этот брак был нужен моей семье, и повел себя, как почтительный сын. А потом я влюбился.

— В другую?

— Отчего же? В свою супругу. Сюэни была женщиной редких достоинств и добродетелей, нельзя было в нее не влюбиться.

— Была?

— Она умерла несколько лет назад… С тех пор, хотя я был волен в своем выборе, я не брал ни жен, ни наложниц.

— Вы поэтому ведете жизнь торговца? — тихо спросила Мэй. — Совсем… изменили свой образ, чтобы сбежать от душевной боли?

— Нет, что ты, маленькая красавица… Я не настолько полон романтичных добродетелей, как ты вообразила, — рассмеялся Фумей и туманно пояснил: — Разные обстоятельства. Но ты знай, красавица: есть у человека долг — быть почтительным сыном или дочерью, защищать свой клан или кормить свою семью. А как выполнять этот долг — с горем пополам или с радостью, как другие тебе диктуют или как ты считаешь нужным, только сам человек решает…

Он замолчал, и несколько минут был слышно только шелест кисти по бумаге.

— Ну что, не надумала чаю? — спросил Фумей.

— Нет, я пойду, пожалуй, — решительно сказала Мэй, вставая. — Меня ждут. Спасибо за гостеприимство и за разговор.

— Не за что, красавица.

Мэй добиралась до дома, уже не сожалея о том, что случилось у нахарра. Разговор с Фумеем помог: теперь у нее были дела поважнее и она знала, что надо делать.

История 6. Тэмила. Общинный дом нахарра

Альфонс смутно помнил, как отговаривался, что должен ехать — вон и паланкин скоро прибудет… и в императорском дворце ждут… и дел по горло…

Отговариваться-то отговаривался, но как-то так вышло, что его уже вели куда-то, и укладывали в мягкое, теплое, и гасили лампу, и в комнате становилось темно…

Сон наваливался неудержимо, мягким покрывалом.

«Сон — твой друг, — шепнул над ухом чей-то голос. — Ты же любишь видеть сны?»

«Да, я люблю, — сказал Ал, едва шевеля губами; ему почудилось, что его голос прозвучал по-детски беспомощно. — Люблю, а я шесть лет не видел снов…»

«Ну вот и смотри, — сказал голос ласково. — Смотри за все шесть лет и еще немножко…»

И сон начался — яркий, красочный. Такие, кажется, снились Альфонсу Элрику только в детстве, а после того, как он вернул свое тело, еще нет.

Летающие корабли под разноцветными парусами, башни со шпилями, пронзающие небеса, крылатые кони и многоголовые драконы в долинах из семи радуг…

«Правда, хорошо в моей стране? — спросила принцесса Ана из Ксеркса. — Нравится тебе мое королевство?»

Альфонс хотел сказать, что нравится, но тут все изменилось. Драконы, радуги, корабли и башни остались, но пропало что-то, что делало пейзаж живым, объемным. Вдруг все показалось ненастоящим, невзаправдашним — яркие декорации, под которыми пыль и паутина. Холодное чувство поселилось в груди. Ему по-прежнему было хорошо, но что-то не то, неправильное чудилось во всем этом блаженстве…