Гелимадоэ

Для точности стоило бы подробней объяснить, что тому предшествовало. Увы, трудно рассуждать о том, чего не знаешь. Остается лишь гадать. Возможно, Ганзелин занялся крестьянским трудом, поскольку не был твердо уверен в своем окончательном излечении и боялся перемены места, трудных условий и изнурительных занятий, а когда понял, что совсем здоров, его идиллические мечты о простой жизни в усадьбе изрядно поблекли. Как знать? Может, он потому три года и откладывал мысль о продолжении учебы, что жена не спешила его поддержать ввиду скромных доходов с небольшого хозяйства? А может, сильно любила его и противилась многолетней разлуке? Решение Ганзелина во что бы то ни стало учиться на врача могло быть также и следствием длительной домашней войны, в которой жена его потерпела полное поражение благодаря тому злополучному обстоятельству, что рожала одних дочерей. (Известно было: молодой отец часто жаловался, что в усадьбе нет наследника.)

Ну, а если предположить, что женщина сама понуждала мужа учиться дальше, желая в будущем сравняться положением со староградскими дамами? Оставим лучше эту главу жизни доктора неосвещенной, дабы не попасть пальцем в небо.

Когда Ганзелину было наконец присвоено звание врача терапевта, в университетском актовом зале присутствовала не только его супруга, но и две старшие дочери: семилетняя Гелена и пятилетняя Лидмила. Был там также и кое-кто из староградских жителей, которые никак уж не могли упустить случая прихватить с собой в свой захолустный шумавский городишко такую богатую тему для пересудов. Рассказывали, будто новоиспеченный доктор обратился к своей жене со словами глубокой признательности, а она, худенькая и уже заметно постаревшая, тихо плакала, сидя на почетном месте с малыми несмышлеными детьми, жавшимися к ее коленям. (Отец Ганзелина, дорожник, к тому времени уже помер.) И будто бы он весьма торжественно и с неподдельным чувством заявил, что эта женщина в платочке и в простом крестьянском платье буквально вырвала его из лап смерти, самоотверженно помогала ему получить образование и он за все, что она сделала для него в прошлом и настоящем, клянется всегда хранить к ней в своем сердце искреннюю любовь и вечную благодарность.

К тому времени от хозяйства покойного Доубравы остались уже рожки да ножки. За годы учения многое было продано. Но, в конце концов, разве это так уж важно? Разве герб Ганзелинов пострадал из-за того, что от всех фамильных владений возле Безовки и в Милетине уцелело лишь несколько десятин? Что опустели хлева? Земля ведь и без того была сдана в аренду, да и к лицу ли доктору Ганзелину после обхода своих пациентов пахать или боронить, а супруге доктора — сбивать масло или таскать навоз! Пусть у корабля пробоина в днище и сломаны мачты, но все же он достиг гавани, и ныне пятеро путешественников могут ступить онемевшими ногами на твердую землю. Твердую? Нет, не такой уж твердой оказалась земля, открытая Ганзелином. Выяснилось, что зловредный городишко постановил бойкотировать молодого врача. Еще чего не хватало! Как можно допустить в порядочное общество человека столь низкого происхождения? Мальчишка, позволивший себе завести шашни с замужней женщиной, добившийся звания врача и положения единственно благодаря женитьбе на владелице зажиточной усадьбы, чем и воспользовался своекорыстно, не заслуживает нашего доверия, не смеет лечить наших детей. Ах, какими непреклонными и жестокими бывают подчас люди без особых на то причин! В городке практиковал другой врач, и Ганзелин на своей деревенской площади оказался чем-то вроде изгоя. Разумеется, он ожесточился, открыто высказывал свое пренебрежение почтенным людям. Тем хуже для него! И только жители Милетина, Вратни, Чимелиц — обитатели покосившихся лачуг и крестьянских халуп — присягнули ему на верность. Для них он был свой — плоть от плоти, кровь от крови. Если пани Ганзелинова и мечтала когда-то о том, чтобы стать важной дамой, то все ее мечты рассеялись, как дым. Из городка приходили только ревматические старики и кашляющие старухи, люди с деревенской площади и люди из бараков «предместья», в остальном — жители окрестных сел; впрочем, в ту пору, когда Ганзелин начинал работать, там хворали редко. Ганзелин сделался врачом простолюдинов и бедноты.