Гелимадоэ

Очевидно из-за этого благородного белого одеяния дежурство в амбулатории девушки предпочитали всему прочему. На самом же деле не было причин для того, чтобы выделять эту работу из числа остальных. Ведь это значило целый день быть под рукой у ворчливого отца, — до обеда в амбулатории, после обеда — на выездах к больным, прикасаться к не всегда чисто вымытым и приятно пахнущим пациентам, засовывать им под мышку градусник, обрабатывать и перевязывать раны, Совсем нелегко было удержать порою человека, который при виде докторского скальпеля с криком вырывался из рук. Посещение бедняков в их темных конурках, в затхлых, никогда не проветриваемых лачугах, сидение у пропахших потом постелей, — тоже не бог весть какое удовольствие. А доктор Ганзелин был невероятным педантом, все инструменты следовало заранее подготовить и аккуратно разложить, безупречно вести книгу посещений, и горе той дочери, которая что-нибудь напутала при подведении финансовых счетов, ибо в амбулаторную службу входила еще и бухгалтерия.

Обозначения на безжалостном диске не учитывали, разумеется, всего перечня домашних дел, кои выполнялись в большинстве случаев по привычным, неписаным семейным законам. К примеру, работа на кухне не ограничивалась одной стряпней. Девушка, принимавшая кухонное дежурство, не только топила все печки, готовила завтрак, закупала продукты, варила обед, мыла посуду, но также скоблила полы, подметала в комнатах, стирала белье. Поскольку в доме Ганзелина скоблили полы и делали уборку обычно по пятницам, а стирали по понедельникам, кухонное дежурство не всегда бывало равно трудоемким. Однако ввиду того, что Ганзелин слепо придерживался своих правил, а диск вращался с такой же равномерностью, как земля вокруг солнца, дочерям доктора доставалось по очереди то так называемое большое дежурство по кухне, то так называемое малое. С кухонным дежурством было связано еще одно огорчительное обстоятельство. Та, которой оно выпадало на долю, обязана была стеречь дом и не имела права ехать к пациентам в деревню, куда остальные отправлялись всей компанией, включая Эмму.

Если символом кухонного дежурства являлась огромная, с мешок, хозяйственная сумка, то символом полевых работ была старая, без всяких украшений, соломенная шляпа с большой, помятой тульей. К полевым работам относилась прополка травы в огороде, окапывание фруктовых деревьев и унавоживание земли вокруг них, уничтожение гусениц, кошение клевера на задах Гатлаковой усадьбы в Милетине, где у Ганзелина оставался еще участок, перевозка овса и сена с поля в овин и сбор платы с арендаторов, снимавших часть неиспользованной земли. Зимой эта работа была естественно лишь пустым звуком и по сути означала отдых. Но и тут, разумеется, торжествовала неизменная справедливость, и свободные дни поочередно доставались каждой.

Что же касается хлева, то здесь работа была необычайно многообразна, отчего единодушно считалась самой неприятной. Доктор, вынужденный ездить к пациентам, жившим у черта на куличках, должен был держать лошадь и иметь свою коляску. От разоренного хозяйства сохранились также коза, птица, голуби и кролики. Голубей Ганзелин необычайно любил, козье молоко относил к числу крайне полезных продуктов питания, а продажа лишних кур и яиц, несомненно, служила важным подспорьем в его скромном бюджете.

Вся эта четвероногая и пернатая живность поручалась заботам той девушки, которой выпало «счастье» дежурить по хлеву. Накормить гусей, посадить на яйца наседок, подоить козу, отыскать разбежавшихся цыплят — дело нешуточное; обиходить лошадь значило еще и отмыть от грязи коляску, а чистку хлева тоже отнюдь не назовешь благородным занятием. Известным вознаграждением за эту тяжелую работу была возможность править лошадью во время выездов. Скотница получала в свое распоряжение и кнут. Вдобавок ей вручались огромные рукавицы, — дабы не ободрать руки о ременные вожжи, а к тому же и желтый, сильно потертый кожаный дождевик, который надевали в ненастье, потому как место на козлах не было защищено от дождя. Но главным атрибутом этой весьма грязной службы были деревянные, почерневшие от времени башмаки, годившиеся на любую ногу. В них «скотница» ходила большую часть дня, до выезда и по возвращении.