Гелиополь

Солнце взошло над Пагосом. И осветило «башни молчания», замершие в еще темных рощах, а позднее и розовые каменные стены шале, его обложенные мрамором окна и порталы. Обычная загородная резиденция обросла с течением времени целым рядом дополнительных сооружений — добавился в первую очередь гостевой флигель, потом музей для постоянно разрастающихся коллекций разного рода. Помимо большой и малой библиотек, здесь были еще собрание подлинных рукописей, коллекция монет и картин и галерея античных скульптур. Пристроены были также просторные подсобные помещения, оранжереи, конюшни с крытыми и открытыми бегами и помещения для охраны.

По южному склону разместились ряды теплиц. Любитель цветов и даров природы, Проконсул не жалел ни денег, ни труда. По совету Ортнера он возвел настоящие дворцы из особого стекла, которое, словно хамелеон, позволяло создавать свой ежедневно меняющийся микроклимат. Оцеллы — светочувствительные органы простейших — концентрировали солнечную энергию, отдавая ее потом растениям. В пасмурные дни и длинные ночи на помощь им приходили рефлекторы. С изобретением термобронзы значительно сократились расходы на создание любых климатических условий на больших площадях и отпала необходимость в многочисленной рабочей силе. Садовник определял нужный режим света и тепла, необходимый для данных зеленых насаждений, а термоэлектрик следил за поддержанием необходимых условий. Так что на столе Проконсула всегда в изобилии были фрукты и цветы всех климатических поясов мира.

В некоторых оранжереях с тропическим климатом Ортнер устроил так, что тепло медленно нагнеталось, как в ретортах, над горячими болотами. Здесь он хотел возродить реликтовые виды нимфейных древнего периода развития Земли, о формах которых можно было судить только по окаменелостям.

Большой пальмарий, выполненный в восточном стиле, был высотой в сто с лишним локтей. На огромных площадях стоявшие группами пальмы чередовались с островками девственного леса и зарослями цветущего гибискуса. Мощные живые изгороди из перистолистного бамбука окаймляли болотистые заводи, где по зеркальной глади распласталась victoria regia.[33] Тропические рыбы и птицы, большей частью дар Ориона, оживляли своим присутствием эту модель флоры и фауны Амазонской низменности. Вверху, под крышами, собирались влажные испарения и оседали бисеринками капель на кронах деревьев. Большой любитель тепла и тихого приятного времяпрепровождения, Проконсул имел обыкновение пить здесь после обеда кофе, к которому ему подавали кубинские сигары с еще зеленоватым верхним листом. Там он обсуждал также с Ортнером планы по расширению строительства теплиц — масштабного по размаху работ дела, возникшего под его покровительством и объединявшего труд садовников, ботаников и дизайнеров. Новым пальмарием он хотел оставить после себя памятник, достойный семейства этих растений, которые Линней по праву называл королями растительного мира. Ортнер прославил их в своем труде за королевский рост и небывалого диаметра крону и не меньше также за то, что они были мирными поставщиками хлеба, растительного масла и вина.

Окрест расположились небольшие виллы, мастерские и коттеджи, дававшие кров и приют служителям гармонического мира природы и искусств. Здесь ход мировых событий рассматривали с высоты птичьего полета — кто со скепсисом, кто с оптимизмом, а кто и с беззаботным недопониманием, всё как в «Птицах» Аристофана, — однако в атмосфере полной свободы, гарантом которой было благоволение Князя. Из зданий, расположенных чуть дальше, упоминания достойны были Военная школа и Мусейон[34] — местонахождение Академии наук, — расположенный в монастыре, стены которого не только благоприятствовали работе ученого-исследователя, его тихим занятиям, но также позволяли проводить заседания и служили одновременно целому ряду академиков жильем, если те не предпочитали, как Фернкорн или Горный советник, иметь свой собственный домашний очаг.

Жизнь у подножия Пагоса имела все приятные стороны находящейся в отдалении от большого города резиденции, учитывая еще и такое обстоятельство, как царившая вокруг политическая напряженность, вызванная смутой. Времена делались все жестче, отвердевали, как скорлупа, и тем слаще становился плод внутри нее — личная интимная жизнь как таковая.

* * *

Через заднюю террасу Луций вышел в парк, плавно поднимавшийся по склону горы вверх. Коротко постриженный газон только что полили; зеленую луговину прорезали слегка выпуклые дорожки из утрамбованной кирпичной крошки, внося цветовое оживление. Он прошел по одной из этих красных прожилок до калитки, за которой его ждал с лошадьми Костар. Они оседлали коней и поскакали не спеша по узкой дороге, уходившей в глубину гор.