Гэллегер

Люди у верёвки уже ничему не подчинялись. Их брань, их нечленораздельные гневные крики, как будто это они получали все удары, их безумное ликование — всё это заглушало воззвания Кеплера соблюдать тишину. Они облепили ринг, их мышцы напрягались в унисон с мышцами того человека, которого они поддерживали. Когда нью-йоркский корреспондент через плечо пробормотал, что это самое великое спортивное событие после боя Хинана и Сейерса^[3], Дуайер согласно кивнул головой.

Взбудораженные зрители вряд ли слышали, как снаружи в дверь сарая трижды ударило что-то тяжёлое. Даже если бы они слышали, то уже ничего не смогли бы предпринять. Сорванная с петель дверь упала, и внутрь, плечом к плечу заскочил полицейский капитан со своими лейтенантами.

Зрителей охватила страшная паника. Одни беспомощно и недвижно застыли на месте, словно увидели призрака. Другие кинулись прямо в руки офицеров и были отброшены на верёвки ринга. Кто-то устремился в стойла, к лошадям и коровам, а кто-то совал полицейским пачки денег и умолял, чтобы те позволили им сбежать.

Как только дверь открылась и началась облава, Хефлфингер спустился с досок, на которых лежал, и оказался в центре мятущейся толпы. Через мгновение, с проворством карманника он выбрался из неё, пронёсся через всё помещение и, как собака, вцепился в Хейда. Убийца в этот момент был спокойнее, чем Хефлфингер.

— Эй, — проговорил он, — уберите руки. Нет никакой необходимости применять насилие. Ведь нет ничего страшного в том, что я посмотрел бой? Вот сотня долларов, возьмите её и дайте мне улизнуть. Никто даже не заметит.

Но детектив только встал к нему поближе.

— Я задерживаю вас за ограбление, — прошептал он еле слышно. — Вы сейчас пойдёте со мной, и тихо. Чем меньше будете суетиться, тем лучше будет для нас обоих. Если не знаете, кто я, можете пощупать мой значок под пальто вот здесь. У меня есть полномочия. Всё по закону. Когда мы выберемся из этой проклятой свалки, я покажу вам бумаги.

Он убрал одну руку с воротника Хейда и вынул из кармана наручники.

— Это ошибка, — с трудом вымолвил убийца, побелевший и трясущийся, но готовый бороться за свободу. — Это произвол. Я сказал, отпустите меня! Уберите ваши руки! Я что, похож на грабителя, вы, болван?

— Я знаю, на кого вы похожи, — прошептал детектив, приблизив лицо к лицу задержанного. — Сейчас вы спокойно пойдёте со мной как грабитель, или я скажу этим людям, кто вы. Вам это нужно? Хотите я назову ваше настоящее имя? Сказать им? Ну, отвечайте! Сказать?

Такое торжество, такая невероятная дикость изобразилась на лице офицера, что человек, которого он держал, понял: детектив знает о нём всё. Хейд обмяк от слабости. Если бы детектив не придержал его за плечи, он упал бы. Глаза Хейда открывались и закрывались, его шатало туда-сюда, он не мог дышать, словно в горле что-то застряло. Даже такой знаток преступников, как Гэллегер, который стоял тут же и ничего не пропускал, почувствовал нечто вроде сострадания к этому испуганному, жалкому человечку.

— Ради бога, — взмолился Хейд, — отпустите меня. Пойдёмте в мою комнату, и я дам вам половину денег. Я всё честно разделю. Мы оба отсюда уедем. Это такая удача для нас обоих. Вы будете обеспечены на всю жизнь. Понимаете, на всю жизнь!

Но детектив, к его чести, только сильнее сжал губы.

— Вот и всё, — шепнул он в ответ. — И даже больше, чем надо. Вы уже сами себя приговорили. Пошли!

Два офицера в форме, стоявшие у дверей, не дали им пройти, но Хефлфингер спокойно улыбнулся и показал значок.

— Один их людей Бирнса, — объяснил он. — Приехал специально, чтобы взять вот этого парня. Это грабитель Эрли Лейн, он же Карлтон. Я уже показал бумаги капитану. Всё по закону. Сейчас мы заберём в гостинице его пожитки и поедем на станцию. Думаю, уже сегодня будем в Нью-Йорке.

Офицеры улыбнулись в знак восхищения перед представителем, возможно, лучшего полицейского подразделения в стране и пропустили его. Затем Хефлфингер повернулся к Гэллегеру, который всё ещё сопровождал его, как верный пёс.

— Я собираюсь пойти в его комнату, чтобы забрать деньги и всё остальное, — прошептал он. — Потом я поведу его на станцию и сяду на поезд. Я своё дело сделал, не забудь о своём!

— О, вы получите свои деньги, — сказал Гэллегер. — Слушайте, — прибавил он тоном эксперта, — вы знаете, вы отлично всё проделали.

Пока облава заканчивалась, Дуайер писал в блокноте, так же, как он писал, пока ждал начала боя. Сейчас он шагнул к другим корреспондентам, которые о чём-то совещались.

Газетчики уже заявили ухмыляющимся офицерам, что они представляют крупнейшие издания страны. Теперь они энергично препирались с капитаном, который руководил облавой и объявил, что они все под арестом.

— Не будьте идиотом, Скотт, — сказал Дуайер, который был слишком взбудоражен, чтобы играть в дипломатию. — Вы ведь знаете, что мы тут не для развлечения. Мы пришли сюда, чтобы работать, как и вы, и у вас нет права нас задерживать.

— Если мы сейчас же не дадим телеграммы, — сказал репортёр из Нью-Йорка, — то мы не успеем к выходу завтрашних газет, и…