Гэллегер

— Я не собирался скакать наперегонки с полицейскими каретами, — сказал Гэллегер лошади, — но если они этого хотят, то мы зададим им жару, а?

Филадельфия лежала в четырёх милях к югу, освещая небо у горизонта слабым жёлтым свечением. Она казалась очень далекой. Несмотря на бахвальство, Гэллегер затосковал, думая о долгой, одинокой поездке.

Стало ещё холоднее. Одежда Гэллегера намокла от дождя и снега. Ледяные капли, вызывая озноб, били по его телу. Даже мысли о перегруженных полицейских каретах, возможно застрявших сейчас в грязи, не радовали его. Возбуждение, которое делало его равнодушным к холоду, сейчас улетучилось, и он почувствовал себя слабым и больным. Но его лошадь, замёрзшая от долгой остановки, сейчас мчалась вперёд, разогревая кровь в своих венах.

— Хорошая зверюга, — жалобно сказал Гэллегер. — Ты сильнее меня. Ты не вернёшься назад. Мистер Дуайер сказал, что мы должны взорвать город.

У Гэллегера не было представления, сколько времени продлится эта ночная поездка. Но он помнил, что примерно в трёх четвертях пути от Кеплера до редакции стояла фабрика с большими часами.

Он всё ещё ехал по сельской местности, которая составляла большую часть пути. Он скакал между пустынными полями с голыми стеблями кукурузы и грязной землёй, чуть покрытой слоем снега, фермами, кирпичными заводами, стоявшими с обеих сторон дороги. Ни единого человека не попалось ему на пути, только иногда собаки у ворот гавкали ему вслед.

Часть его пути лежала вдоль железной дороги. Некоторое время он ехал мимо длинных рельсов, на которых отдыхали товарняки. Фантасмагорические пригородные станции в стиле королевы Анны стояли тёмные и пустынные. Пару раз Гэллегер видел дежурного, сидящего за столом, и это зрелище успокаивало его.

Однажды он решил остановиться и взять одеяло, в которое он укутывался в первой поездке, но испугался, что потеряет время, и продолжал править, стуча зубами и дрожа всем телом.

Возгласом радости он поприветствовал первый отдельно стоящий ряд тёмных домов. Редкие фонарные столбы наполнили его душу светом, даже топот копыт по дурно мощёным улицам звучал для него, как музыка. Вместо мрачных фермерских домиков и измождённых деревьев, которые пугали своими гротескными формами, чаще стали попадаться огромные мельницы и фабрики со светом в далёких сторожках. Гэллегер посчитал, что ехал примерно час, и за это время дождь прекратился, уступив место тяжёлым, липким хлопьям снега. Он проезжал безмолвные рабочие кварталы, обитатели которых сейчас спали. Наконец он свернул на Броуд-стрит — главную транспортную артерию, которая разрезает город на две ровных половины.

Он бесшумно ехал по снегу и слякоти улицы, желая как можно скорее взглянуть на циферблат, когда хриплый голос окликнул его с тротуара.

— Эй, ты, стой, стой! — сказал голос.

Гэллегер повернулся. Хотя он видел, что голос исходит из-под полицейского шлема, он только резко ударил лошадь хлыстом и пустил её в галоп. Полицейский пронзительно засвистел в свисток. Впереди Гэллегера, на углу улицы раздался ещё один свисток.

— Тпру, — сказал Гэллегер, потянув поводья. — Их слишком много, — добавил он в своё оправдание.

Лошадь остановилась, она тяжело дышала, клубы густого пара поднимались с её боков.

— Какого чёрта ты не останавливаешься, когда я тебе говорю? — строго спросил полицейский, подойдя к кэбу.

— Я вас не слышал, — мирно ответил Гэллегер. — Но я услышал ваш свисток, а потом другой свисток. И я подумал, что вы, кажется, хотите мне что-то сказать, и поэтому остановился.

— Нет, ты хорошо меня слышал. Почему у тебя не горят фонари? — спросил полицейский.

— Я должен их зажечь? — спросил Гэллегер, с внезапным интересом склонившись над ними.

— Ты знаешь, что должен, а если нет, то у тебя нет прав управлять этим кэбом. Мне кажется, ты не настоящий извозчик. Где ты его взял?

— Конечно, это не мой кэб, — сказал Гэллегер со смешком. — Это кэб Люка Макговерна. Он зашёл выпить в бар Кронина и чуток перебрал, а кэб оставил, поэтому мой отец сказал мне отвезти его в конюшню. Я сын Кронина. Макговерн теперь не может им управлять. Сами посмотрите, до чего он довёл лошадь. Он обычно оставляет её в конюшне Бахмана, и я собираюсь туда.

То, что Гэллегер знает местных знаменитостей, успокоило усердного офицера. Он посмотрел на мальчика таким взглядом, который смутил бы менее искусного лжеца, но Гэллегер только подёрнул плечами, как будто от холода, и с очевидным безразличием ждал, что скажет офицер.

На самом деле его сердце тяжело колотилось. Он чувствовал, что если его напряжение будет замечено, он проиграет. Из тени домов неожиданно появился второй человек, весь засыпанный снегом.

— Что тут, Ридер? — спросил он.

— Ничего особенного, — ответил первый офицер. — У этого парня не горят фонари. Я крикнул, чтобы он остановился, а когда он не остановился, я засвистел. В общем, всё в порядке. Он просто отвозит кэб к Бахману. Езжай, — добавил он угрюмо.

— Пошла! — выкрикнул Гэллегер. — Спокойной ночи, — сказал он, обернувшись через плечо.