Геммалия

Тем временем сэр Чарльз, огорченный состоянием жены, понемногу слабел; порой он раскаивался в том, что взял в жены неведомую девушку, поведение которой оставалось необъяснимым; но стоило ему увидеть Геммалию, как узы любви крепли и в сердце баронета загоралось то же пламя, что привело его в Марселе к роковой свадьбе. Днем он был спокоен и старался не отходить от леди Линдблад, довольствуясь тем, что может видеть ее; одно ее слово заставляло его забыть обо всем. Каждый вечер, опьянев от любви, он с восторгом вел ее к брачному ложу; но едва он всходил на это ложе, как силы оставляли его, и ему начинало казаться, что он возлежит рядом с мраморной статуей. Ледяное онемение охватывало его, свинцовый сон сковывал веки, ужасные сны терзали его, не пробуждая; и когда рассвет избавлял его от гибельных ночных кошмаров, он видел рядом бледную жену с влажными губами и холодным, недвижным телом. Усталый и измученный, он вставал и старался забыть в утехах быстротекущего дня о приближении новой ночи боли.

Баронет обращался к самым знаменитым докторам; те щедро и тщетно прописывали снадобья для исцеления неизвестной им болезни. Сэр Чарльз впал в отчаяние; не раз он корил себя, вспоминая, как дурно обошелся с Гилфордом; быть может, совет друга окажется полезней советов лекарей? Вдали от Гилфорда ревность баронета утихла; дружеская привязанность возродилась в его душе, ибо чувство это, хоть и пребывавшее какое-то время под спудом, ничто не могло искоренить. Желание проникнуть в тайну, окружавшую Геммалию, тайну, которую он не сумел разгадать, заставило его мечтать о возвращении Гилфорда; и наконец, он решился написать другу.

В письме он выразил надежду, что Гилфорд простит совершенную несправедливость; далее он написал, что жестоко страдал в разлуке с другом и, несмотря на власть странной женщины, которой он подарил всю свою любовь, не проходило и дня, чтобы он не вспомнил о дорогом Гилфорде; отъезд друга, писал он, оставил пустоту в его душе. В эту минуту он как никогда нуждался в Гилфорде, столь быстро и с такой добротой приходившем прежде на помощь; баронет признался, что он несчастен и что возлюбленная жена непостижимым образом стала для него орудием пытки; в конце письма он вновь молил Гилфорда, если тот не позабыл еще чувства, соединявшие их в прошлом, простить его и поскорее приехать, дабы дружеская забота помогла баронету найти выход из плачевного положения, в котором он оказался.

Сэр Чарльз ждал Гилфорда с великим нетерпением. У него осталась одна надежда; снова увидеть друга и с его помощью постараться раскрыть тайну жены. Помимо трепета, испытываемого им при виде Геммалии, в душе его находил отклик лишь стук лошадиных копыт на дороге; он прислушивался, надеясь, что это экипаж Гилфорда.

Шумные развлечения остались в прошлом. Линдблад видел, что его балы и званые вечера не производили никакого впечатления на Геммалию; ему самому они теперь скорее внушали отвращение, и он постепенно стал рассылать все меньше приглашений. Поистине, никакие удовольствия не в силах развеселить сердце, снедаемое тайной печалью. Иные меланхолические фигуры вращаются в блестящих кругах, но походят на мертвых, которых в тех или иных странах принято осыпать пышными украшениями. Но способны ли духи, цветы и бархат оживить хладное тело, рассыпающееся в прах?

Следует также сказать, что в округе начали побаиваться Стоунхолла; гости, за исключением нескольких бесстрашных приживал, исчезли из имения. Поползли странные слухи и о леди Линдблад. Путешественники, побывавшие в Греции, уверяли, будто видели ее среди могил Коринфа и Афин. Слухи эти охотно распространяли женщины, давно уже безнадежно завидовавшие красоте Геммалии… Гадали, как удалось этой неизвестной, чей удивительный облик создавал плодородную почву для злословия, соблазнить и женить на себе сэра Чарльза, главу одного из первых семейств Англии. О Геммалии расспрашивали чужестранцев, однако те не могли пролить свет на таинственное создание. Решили, что у Линдблада имелись причины скрывать происхождение жены. Одни говорили, что она была дочерью знаменитого кавказского разбойника, которую баронет обнаружил на скале на месте кровавой резни; пережитые-де в детстве бедствия навсегда оставили на ней свой след. Другие утверждали, что она еврейка и была найдена сэром Чарльзом на берегу Иордана, происходит же по прямой линии не от кого иного, как от аэндорской колдуньи…[7] На сей счет ходили самые пугающие россказни. Деревенские дети, пробиравшиеся в сад баронета, дрожали при встрече с его женой; девушки видели ее в кошмарах и страшились, что она наведет порчу на их возлюбленных. Наконец, молодые люди, хоть и не так уж боявшиеся ночной ворожбы колдуньи из Стоунхолла, не могли не признать, что было в ней нечто, внушавшее ужас…

— Геммалия! Геммалия!

Геммалия прибежала на зов.

— Видишь почтовую карету? она спускается с холма и сворачивает на дорогу к замку, — спросил сэр Чарльз.

— Вижу, — отвечала леди Линдблад, устремив на него горящий взор.

— О! если бы в ней оказался Гилфорд! — добавил баронет.