Ген. Очень личная история

Свидетельством волнующей красы генома может служить то, что он позволяет реальному миру «прилипнуть». Наши гены не выдают раз за разом стереотипные ответы на те или иные условия среды: будь так, мы бы тоже стали автоматами. Индуистские философы с давних времен описывают опыт бытия как паутину – джаал. Гены образуют нити паутины, а все то, что на них налипает, превращает каждую паутину в существо. Эта безумная схема восхитительно точна. Гены просто обязаны содержать какие-то запрограммированные ответы на воздействия среды – иначе не сохранялась бы базовая структура существа. Но они должны оставлять и достаточно места для принятия воли случая. Мы называем эти переплетения судьбой, а наши реакции на них – выбором. Прямоходящий организм с противопоставленными большими пальцами выстроен по сценарию, но выстроен так, чтобы из сценария выходить. Мы называем один из таких уникальных вариантов одного такого организма собой.

Голодная зима

Однояйцевые близнецы обладают[1029] совершенно идентичным генетическим кодом. Они вынашиваются в одной утробе и обычно воспитываются в аналогичных условиях. Помня об этом, мы не слишком удивляемся тому, что шансы заболеть шизофренией у человека, однояйцевый близнец которого уже страдает этим недугом, весьма высоки. Более того, нам следовало бы задуматься, почему они не еще выше. Почему они не равны 100 процентам?

Несса Кэри,

«Эпигенетика»

[1030]

Гены в двадцатом веке осуществили[1031] блистательный забег. <…> Они принесли нас к рубежу новой эры в биологии, которая сулит еще более удивительные достижения. Но эти самые достижения потребуют введения других концепций, других терминов и других способов мышления о биологическом устройстве, которые высвободили бы воображение наук о жизни из цепкой хватки генов.

Эвелин Фокс Келлер,

«Антропология биомедицины» (An Anthropology of Biomedicine)

Пора уже ответить на вопрос, столь явственно всплывавший между строк предыдущей главы: если «я» создается случайными взаимодействиями между событиями и генами, то, собственно, как эти взаимодействия фиксируются? Один из близнецов поскользнулся на льду, сломал колено и заполучил в итоге костную мозоль, а с его братом ничего такого не случилось. Одна сестра получила мужа, лихо взбирающегося по карьерной лестнице управленца в Дели, а вторая – запущенное хозяйство в Калькутте. Посредством какого механизма эти «проделки судьбы» регистрируются в клетках тела?

Ответ на этот вопрос не менялся десятилетиями: посредством генов. Точнее, посредством их включения и выключения. В 1950-х в Париже Моно и Жакоб показали, что бактерия при смене глюкозной диеты на лактозную отключает гены метаболизма глюкозы и активирует гены метаболизма лактозы (включением и выключением этих генов заправляют мастер-регуляторы – активаторы и репрессоры транскрипции). Почти 30 лет спустя биологи, работавшие с червями, обнаружили, что сигналы от соседних клеток – которые каждой отдельно взятой клетке кажутся волей судьбы – тоже могут активировать и глушить главные регуляторные гены, изменяя ход клеточной дифференцировки. Когда один из близнецов падает на льду, включаются гены заживления перелома. Эти гены обеспечивают трансформацию травмы в костную мозоль, маркирующую поврежденное место. Гены должны включаться и выключаться даже при записи в мозг сложного воспоминания. Когда певчая птица слышит песню[1032] другой птицы, в ее мозге активируется ген под названием ZENK. Если с мелодией что-то не так – например, звучит фальшиво или просто свойственна другому виду, – экспрессия ZENK не достигает нужного уровня и песня не перенимается.

Но оставляет ли репрессия или активация генов в клетках и телах (в ответ на воздействия среды: падения, аварии, ранения) какую-то долговременную метку или отпечаток на геноме? И что происходит, когда организм размножается: передает ли он эти метки и отпечатки другому организму? Может ли информация, поступившая из среды, перемещаться между поколениями?