Ген подчинения

В этот момент я остро пожалела, что мне еще не под восемьдесят. Как чудесно было бы взглянуть на себя нынешнюю с высоты прожитых лет и понять, что все мои беды и проблемы — ерунда и пустяки, и что все, что со мной произошло, можно просто забыть.

— Отличное вложение, — оценил Мурчалов тоном эксперта. — Тогда ведь еще не был построен купол над Аметистовым концом? Поэтому вам и понадобился крытый атриум?

— Совершенно верно, — благосклонно улыбнулась Галина Георгиевна.

Тут же я сообразила, о чем он: даже если бы дом пришел в полную негодность за эти годы, возросшая стоимость земли окупила бы любые затраты моментально. Прежде Аметистовый конец не считался одной из фешенебельных частей города: просто еще один торговый округ, жить в котором настоящей аристократии считалось зазорным.

Насколько я знаю, жилье в Опаловом конце и теперь считается более престижным, и жить там действительно удобнее и приятнее… по крайней мере, летом. Но для многих даже и богатых людей «непрестижная» недвижимость в Аметистовом конце все равно что зеленый виноград для лисы.

В свете этих соображений я немедленно поняла, что и Байстрюк, и Горбановская проживали в Аметиством конце вовсе не из-за того, что их, как парвеню, не принимало высшее городское общество. Уж у нас-то в городе даже аристократия не особенно кичится положением, хотя бы потому, что почти вся эта аристократия — потомки приезжих.

Глупо. Как же глупо — все знать, и не сопоставить! Точно так же, как с генмодами-людьми. Точно так же, как с Резниковым. А туда же, на работу вернуться решила.

Мы шли по нижней галерее атриума, в центре которого, прямо под люстрой, росло старое апельсиновое дерево. Василий Васильевич, сидя у меня на руках, усиленно крутил головой по сторонам, потом спрыгнул на пол и начал обнюхиваться.

— Уточните, где именно появлялся призрак? — спросил шеф.

— По всему дому, — с готовностью ответила Галина Георгиевна.

— Вот как! — хвост шефа загнулся вопросительным знаком. — А все же не откажите показать, где именно его видели?

Галина Георгиевна не отказала. Более того, она, как выяснилось, отлично подготовилась: достала из ридикюля записную книжку, по которой прочла, где именно наблюдался призрак.

Сама она видела его в атриуме, в своей спальне и в своем же кабинете. Обе комнаты располагались на первом этаже, потому что ей тяжело было теперь подниматься по лестницам. Но слуги, которым вменялось в обязанность поддерживать дом в порядке, утверждали, что видели мальчишечью фигуру и на втором этаже, и на третьем.

Да и сама Галина Георгиевна один раз наблюдала, как «Коленька» бежал по галереям верхних этажей.

— Это всегда происходило по ночам или вечерам, после наступления темноты, — добавила Галина Георгиевна. — И всякий раз клубился туман.

— Туман? — заинтересовался Василий Васильевич.

— Белый, потусторонний, — пояснила Галина Георгиевна. — Сперва я решила, что кто-то из слуг затеял шутки с сухим льдом.

— Сначала решили? Потом вы отказались от своего мнения?

— Я рассчитала всех слуг и наняла новых, — просто сказала богатейшая женщина Необходимска. — Не помогло.

— А как выглядел этот призрак?

— Это был Коленька, — вздохнула Галина Георгиевна. — Точно как я его помню… К сожалению, тогда не существовало фотографий, только дагерротипы. Нужно было не двигаться по полчаса. Коленька был таким живым ребенком, таким непоседливым, что невозможно было заставить его стоять смирно! Мне предлагали сделать посмертный дагерротип, но я отказалась. Хотела помнить его живым.

— И никакого изображения у вас не сохранилось? — спросил Василий Васильевич.

— Отчего же? Есть чудесный портрет. Когда Коленьке исполнилось пять лет, я заказала его у самого Аврелия Чернокрылова, сразу как тот иммигрировал. Кисть ему приходилось держать в клюве, но работал он намного быстрее всех известных мне художников. А зрительная память просто непревзойденная. С ним Коленьке не приходилось позировать так долго.

Я ожидала, что портрет висит в спальне хозяйки и размером как минимум метр на полтора. Но оказалось, что он хранится в нижнем ящике секретера в ее кабинете — комнате, где повсюду были расставлены корзинки с вязанием и разложены узорные салфеточки.

Размером портрет был с небольшую книжку и лежал в лакированной шкатулке, заботливо обвязанной в салфетку. С него на меня посмотрел самый обыкновенный мальчуган: курносый, рыжеватый, веснушчатый, в коротких штанишках и с независимым выражением лица. В нем трудно было уловить сходство с Галиной Георгиевной или с херувимом, изображенным на надгробном памятнике. Но талант художника я не могла не отметить: чувствовалось, что мальчишка замер из большого одолжения, что вот-вот ему надоест стоять смирно и он понесется с картины вскачь.

Что-то в нем было очень знакомое, как будто я где-то видела эти вихры и это курносое лицо… Да, точно! Видела! Галерея Розанова, она же Городской художественный музей. Только там мальчик стоял как будто в другой позе…