Ген подчинения

Чаепитие, от которого я ожидала молчания, прошло в приятном разговоре. Приятным он был отчасти потому, что мне в нем без всяких усилий с моей стороны выпала роль слушательницы.

Помявшись для порядка насчет приглашения за стол и получив от Галины Георгиевны разрешение считать себя гостем, а не прислугой, Прохор и вел себя далее как гость, легко поддерживая с хозяйкой дома непринужденную беседу. Для светскости их разговору не хватало лоска: Прохор не обладал ни по-настоящему аристократическими манерами, ни книжностью речи. Зато у него имелись здравый смысл и богатый опыт общения с людьми из самых разных сфер.

Такого же опыта хватало и Галине Георгиевне. Плюс у обоих в достатке оказалось чувства юмора и доброжелательности. В результате я поймала себя на том, что совершенно очарована их разговором, словно наблюдаю за разворачивающейся передо мной пьесой.

— …Хотите верьте, хотите нет, но купол над Аметистовым концом задумывался именно по образу и подобия этого дома, — проговорила Галина Георгиевна в какой-то момент, погладив кору старого апельсинового дерева. — Главный архитектор Подьячий был частым гостем у меня, и не раз выражал восхищение. Я тогда любила цветы апельсинового дерева, и он пообещал мне засадить ими все улицы.

— Когда я был мальчишкой, ходили слухи, что проект купола над Аметистовым концом был разработан ради благосклонности некой дамы, — улыбнулся Прохор. — Неужели это были вы?

Галина Георгиевна улыбнулась.

— Возможно, но лишь в некотором роде. К тому времени я уже сказала Виктору Георгиевичу, что ни в коем случае не стану его женой, а моим обществом он мог наслаждаться и без всяких подвигов в мою честь — он был кавалером исключительных достоинств, которые отнюдь не требовалось доказывать. Однако творцы есть творцы. Их тянет на подвиги независимо от того, требует ли таковых восхищенная красавица.

— То есть после капитана Байстрюка вы не рассматривали иные предложения руки и сердца? — спросил Прохор.

— Почему же, рассматривала. И рассмотрела до того хорошо, что все решила отклонить! Ну, вы-то наверное и без того знаете, а вот Анне Владимировне совет не повредит, — Галина Георгиевна обернулась ко мне и понизила голос до заговорщицкого: — Будете выходить замуж, берите только того человека, который не стесняет вас и не стесняется вами! Только того, с кем вам вместе легче, чем быть одной. Все остальное — любовь, страсть, денежные вопросы — преходяще.

Я опустила глаза. Не говорить же Галине Георгиевне, «я никогда не выйду замуж, потому что я не человек и не смогу сказать об этом моему вероятному мужу, а мои дети будут нести гены подчинения, которые затем разойдутся по всей расе, я не могу, ни за что не могу подвергнуть еще хоть одного человека риску такого невероятного ужаса, лучше уж умру бездетной». Ладно первые генмоды — у них не было другого выбора, если они хотели продолжить свой род. Но человечеству и без меня вымирание не грозит.

Мои пальцы сами собой сжались на десертной ложечке. Я и не заметила, что, слушая Прохора и Галину Георгиевну, сама собой приговорила два, а то и три пирожных, принесенных нам послушной Лидочкой. Теперь аппетит пропал.

Разговор постепенно увял.

Галина Георгиевна попросила Лидочку принести еще чая и ее вязание.

— Вы ведь не возражаете, господа, если я займусь чем-нибудь полезным, пока вы наблюдаете за призраком?

Мы, разумеется, не возражали.

Очень скоро вокруг нас троих воцарилось молчание. Галина Георгиевна вязала, мы с Прохором честно глазели на верхние галереи, стараясь все их держать в поле зрения. Скоро я почувствовала, что от этого глазения шея у меня затекает.

— Пойду пройдусь по верхним этажам, — сказала я. — Может быть, на меня одну мошенники выманятся.

У Прохора что-то мелькнуло на лице. Я подумала, уж не навяжется ли он меня сопровождать по наказу Василия Васильевича. Но слуга только кивнул, как будто мое решение даже не подлежало обсуждению.

Это меня даже разозлило: какое притворство! Я знала, что он будет так терпелив только до первой моей серьезной оплошности.

Тем не менее подъем наверх и прогулка по галерее меня успокоили. Я шла не торопясь, открывала все двери и заглядывала внутрь комнат.

На стенах галерей на расстоянии в несколько шагов друг от друга крепились лампы, но они не горели. Галина Георгиевна предложила было их зажечь, но я отказалась: все должно быть точно как тогда, когда видели призрака.

Сияющая желтым сердцевина люстры создавала мутноватые теплые сумерки. В этих сумерках ярко и четко был виден только островок света внизу: стол с корзинкой для вязания, мерно раскачивающаяся Галина Георгиевна, Прохор, ждущий неподвижно, как изваяние.

Я представила, как Галина Георгиевна проводит вот так абсолютно все свои вечера, но рядом с ней нет ни Прохора, ни даже кого-то вроде меня, чтобы составить ей компанию. А днем она ходит на могилу к сыну, чтобы почитать ему сказки…