Ген поиска (СИ)

— Подозреваю, потому что город финансировал их недостаточно. Как это всегда бывает с государственными проектами. Но в то же время покровительство сильных Необходимска давало ему хорошую защиту… — Мурчалов вздохнул. — Ладно, это все подозрения. Очень серьезные подозрения, если судить по лаборатории и всему остальному, но не более того… И еще мне вот что интересно. Златовский обмолвился, что хотел кому-то что-то продать. Как я понимаю, свой проект. Вот мне интересно — кому? Городу или иностранным инвесторам?

— Я проверю, — пообещал Пастухов.

— Будь осторожнее, Дима.

— Я всегда осторожен.

На это шеф только фыркнул, совершенно по-человечески.

Пастухов нас покинул, а шеф зашел ко мне в комнату и бесцеремонно прыгнул на кровать.

— Про какой второй секрет вы ему не рассказали? — спросила я. Мысли ворочались слишком медленно, чтобы я догадалась сама.

— Про маленьких осьминожков, конечно, — сказал Мурчалов. — Вы были не в том состоянии, чтобы расслышать. Они ведь потенциальная угроза для безопасности города. Орехов настоял на том, что их необходимо уничтожить. Савин, Анисимова и Геворкян его поддержали, хотя Сарыкбаев изо всех сил возражал. Но Орехов уладил вопрос с ним. Возможно, деньгами.

Сарыкбаев не показался мне генмодом, с которым можно уладить вопрос деньгами, но все возможно, конечно же.

— И что, вы их убили? — мне вдруг стало очень горько.

— Орехов взял это на себя, — ответил шеф.

— А почему нельзя об этом рассказывать Пастухову?

— Да вот уж нельзя, — ответил шеф, почему-то довольно сердитым тоном. — Подумайте, может, догадайтесь.

Но я ни о чем не догадалась.

Я спала, и снилось мне, что Марина открыла вожделенную школу на Ореховские деньги, и во дворе этой школы — несколько бассейнов с прозрачной морской водой. И что моя подруга сидит на краю одного из них, а на коленях у нее маленький осьминожка. И Марина говорит: «Как мне тебя воспитывать, ума не приложу! Ты ведь не теплокровный, а я даже плавать не умею!»

Глава 10 Свадьба с сюрпризом — 1

Странные это были похороны. Роскошные — Медицинская академия не поскупилась и арендовала для поминок целый банкетный зал, где все было затянуто черным крепом и официанты разносили вино и закуски с подобающе скорбными лицами, — но странные.

Во-первых, никто не ездил на кладбище, так как не было тела. То есть совсем не было. Дело в том, что от Матвея Вениаминовича Рогачева, профессора Медицинской академии и выдающегося ученого от медицины, остались только рожки да ножки, словно в детской песенке: уважаемого доктора наук съел плод разнузданных генетических экспериментов одного злого гения. И это было, с одной стороны, очень грустно, с другой стороны, так и норовило вызвать у меня истеричный смешок. И, кажется, не у одной меня.

Но почему, спрашивается, нельзя было бы отдать последние почести хотя бы этим рожкам да ножкам?

Потому что их передали на нужды любимой кафедры профессора: оказывается, при жизни он завещал свое тело науке. Мой шеф цинично заметил на это: «Ну что ж, наука его и сожрала».

Эта шутка Василия Васильевича также не позволяла мне настроиться на скорбный — то есть скорбный в должной мере — лад.

Во-вторых, никто из присутствующих на поминках не мог, как ни старался, сказать про профессора Рогачева ни единого доброго слова. И я понимала, почему. Обычно ругать генмодов по их видовой принадлежности считается крайне дурным тоном, однако свет не видывал существа, к которому определение «козел» подходило бы так точно!

Максимум, что могли сказать о нем уважаемые коллеги, один за другим поднимаясь на трибуну: «…Отличный специалист… светило медицины Необходимска…»

На этом фоне отличился доцент Сарыкбаев, с которым мы познакомились во время той же переделки, когда погиб Рогачев. Встав передними лапами на трибуну и дождавшись тишины, генпес проговорил:

— Многое можно сказать о докторе Рогачеве, но одно ясно — мир он видел четко и реалистично. Я тут заметил, что у нас как-то не принято говорить о шокирующих обстоятельствах его гибели — ну, что его съели по ошибке, приняв за обычное животное. Но что бы сказал на это сам Рогачев? Да ни малейшего значения он бы этому не придал! Разве что посмеялся. Может, еще желчно этак добавил, что все мы животные, и что разумные существа жрут друг друга куда циничнее, чем неразумные.

По залу прокатились шепотки, кто-то сдержанно хихикнул, кто-то сказал негромко: «Да, очень точно подмечено!» — но никто не решился последовать примеру похвальной искренности. Наоборот, все выступающие как-то сразу начали лить елей, вспоминая, каким внимательным и чутким научным руководителем был Рогачев, каким замечательным диагностом, когда ему случалось работать в клинике…

Если бы не твердо вбитые в пансионе для благоразумных девиц правила поведения на публике, я бы, наверное, зевала во весь рот. А так просто стала игнорировать выступающих и думать о предстоящей свадьбе.