Ген поиска (СИ)

Матушка любит подтрунивать над моим сложением: с ее точки зрения я полноват и не вышел статями. Как-то она обмолвилась, что два раза подбирала для себя красивых и крупных котов, надеясь обзавестись ребенком от одного из них. Однако ни с кем не вышло разумного потомства, и в третий раз от отчаяния она решилась на кота попроще, от которого, как заверял ее владелец, уже рождались разумные котята (разумеется, он не сказал, кто и где). И вот именно с ним-то у матушки все и получилось — к ее облегчению и одновременной досаде.

К счастью, как говорила матушка еще в моем детстве, окраской я пошел не в отца с его плебейскими пятнами, а в нее — она такая же серая и пушистая, только у нее еще слегка заметны доставшиеся от деда полоски (иногда матушка поддается тщеславию и закрашивает их с помощью своей служанки Алины, считая недостаточно элегантными).

— Моя работа отнюдь к этому не сводится, — проговорил я с максимально доступным для меня в такой ситуации достоинством. — А если бы и довелось мне за кем-нибудь погнаться, то я непременно бы его настиг.

Матушка только хмыкнула.

— Алина сказала мне, что ты сегодня приходил с какой-то сыскной овчаркой. А ведь твоя лицензия не позволяет тебе работать с нашим доблестным Управлением правопорядка. Неужели взвалил на себя какое-то дело по собственному почину, да еще и без оплаты?

Кажется, мое молчание было ей достаточным ответом. Матушка продолжила:

— Так я и знала! Если что, я за тебя штраф выплачивать не буду.

— Мария! — одернул ее дед. — Отстань от Василия.

Только я успел обрадоваться этой поддержке, как дед продолжил:

— Молодежь должна набивать шишки на своих ошибках, это да. Но не стоит слишком часто тыкать их в это носом. Сама-то давно в хахалях не ошибалась?

Матушка смутилась — или сделала вид.

— Простите, отец.

— У меня очень важное дело! — эти слова сами вырвались из моего рта. Такое уж влияние имеют родственники: даже зная, как это глупо, ты все равно пытаешься убедить их в собственной значимости. — Я, может быть, заговор расследую!

Матушка издала смешок.

— Заговор? — спросила она. — А это, пожалуй, интересно. Рассказывай, сын!

Дед хмуро зыркнул на меня.

— Ну, Василий, я от тебя ожидал большего! — сказал он. — Если уж влез в серьезное дело, разве можно говорить о нем при посторонних? Похвастаться захотел? Может, и в самом деле у тебя лапы коротки.

После этого мне оставалось только в молчании глотать свой ужин пополам с обидой. Разумеется, аппетита у меня почти не осталось, но не мог же я показать это дражайшим родственникам!

О решении остаться на ночь дома я успел пожалеть не раз.

Но все когда-нибудь кончается; закончился и этот семейный ужин, закончилась и моя невеселая ночь в гостевой спальне — не люблю помещения, где нельзя обустроиться в свое удовольствие!

Утром я подскочил ни свет ни заря — часов около десяти. Да, я знаю, для многих других это вовсе не рано, однако по понятием домохозяйства, населенного исключительно генкотами, такое пробуждение действительно из ряда вон.

Дед частенько завтракал у себя в кабинете и не любил, когда его беспокоили до обеда, так что я сидел как на иголках и все надеялся, что он вызовет меня, дабы сообщить о результатах своих расспросов.

Явился вызванный с помощью мальчишки-соседа Прохор и несколькими максимально вежливыми и корректными словами дал понять, что, во-первых, он несколько волновался из-за моего отсутствия и что я мог бы и предупредить. Во-вторых, лицензию без меня ему получить не удалось, несмотря на то, что у Прохора с собой имелось мое удостоверение — мол, только лично.

Эта новость меня немало раздосадовала: она означала, что мне придется вернуться в ЦГУП и снова отсидеть очередь. Но, решил я, если наше с Пастуховым вчерашнее дело хоть к чему-то приведет, то значит, все страдания не напрасны!

Сообщив Прохору, что собираюсь дождаться новостей от деда, я поручил своего камердинера заботам Александра, а сам устроился на подоконнике в гостиной — мое любимое место с детства. Оттуда было хорошо видно любого почтальона или иного посланника, который бы направлялся к нашему дому.

К счастью, день выдался хмурый и пасмурный, а не солнечный и яркий, как вчера. Это означало, что меня миновало искушение заснуть в солнечном пятне и пропустить все самое интересное.

От моих наблюдений меня отвлекла матушка.

— Дорогой, — сказала она, вальяжно вплывая в гостиную, — я хотела бы извиниться за мои неуместные шутки вчера вечером. Знаешь ли, я очень горжусь тобой.

Не сказать, чтобы я особенно поверил матушке. По моему опыту, она становилась такой ласковой, только когда пыталась что-то с меня получить или воспользоваться теми или иными моими услугами. Однако доброе слово, кхгм, кому угодно приятно. Особенно от родительницы. Поэтому я ответил ей довольно мирно:

— Ничего особенного, матушка. Я знаю, что у вас весьма общие представления о профессии сыщика.

Не удержался, то есть, подпустить шпильку.

Матушка вздохнула.