А я? Я тоже там была. Настроилась ли арка на меня? Или меня пропустили, не заметили… Хорошо бы.
— Шеф, нам надо это остановить, — проговорила я, с трудом преодолевая комок в горле.
Внезапно я почти с ностальгией вспомнила передряги, куда я попадала недавно. Да, там приходилось действовать быстро, да, было тяжело, причем без полной уверенности в том, что удастся выжить. Но в то же время тогда у меня голова не мутилась от страха, а живот не подводило. Наоборот, я отлично соображала. Пожалуй, даже лучше, чем обычно. Наверное, помогал выделившийся в кровь адреналин.
Сейчас же я чувствовала себя слабой, больной, насмерть напуганной и совершенно бесполезной. Меньше всего мне хотелось бежать куда-то геройствовать. Но одновременно я понимала, что, может быть, только мы с шефом располагаем в этот момент нужными сведениями, которые могут помешать плану Соляченковой! Только мы — из всего города!
— Нужно, — пробормотал шеф. — Нужно, нужно… ах черт, я не могу раздвоиться!
Впервые я видела шефа в таком замешательстве. И уж тем более, впервые слышала такое ругательство из его уст! Даже Прохор в удивлении втянул воздух.
— Прошу прощения, Анна! — шеф встопорщил усы. — Я должен лучше следить за языком… Но дело в том, что мне нужно сейчас одновременно переговорить с союзами генмодов, и в то же время выйти на связь с Горбановской…
— При чем тут Горбановская? — удивилась я.
Невестка Соляченковой, конечно, очень колоритная женщина, но, насколько я знала, политического веса у нее никакого.
— Потому что полицию так просто не мобилизуешь, а у нее есть люди, которые могут остановить мятежи, — сообщил шеф довольно загадочно для меня. — Но дело в том, что если я отправлю вас одну вместо себя, она не поверит вам! У вас просто нет должного веса! Даже с моей запиской…
— Мог бы пойти я, — предложил Прохор, который переводил встревоженный взгляд с меня на шефа. — Полагаю, что моих скромных способностей…
— Тебя она знает только как слугу, — перебил шеф. — Тоже не пойдет.
И тут, несмотря на помутнение в голове, у меня мелькнула спасительная мысль. Может быть, я вспомнила, чьи руки подхватили меня в последний раз, когда мне стало так плохо.
— А если я привлеку на помощь Орехова? — спросила я, все еще не отпуская спасительный угол стола. — Как вы думаете, его присутствие придаст надлежащий вес моим словам?
— Если он поверит вам… — с сомнением начал Прохор. — И если он не соучастник.
Но шеф перебил:
— А это вариант! Так и сделаем. Анна, берите сколько нужно денег и отправляйтесь к Орехову, лучше на воздушном такси. Но держитесь подальше от этого дирижабля.
Мне было недосуг размышлять, почему шеф так уверен в том, что Орехов мне поверит и поможет, хотя еще недавно сомневался, не был ли он замешан в переоборудовании дирижабля. Недосуг было и отмечать то, что с несвойственной ему щедростью Мурчалов санкционировал любые траты. Меня слишком мутило. Главное, план был принят — нужно начинать действовать.
Так я оказалась в вечернем небе над Необходимском, держа курс к уже знакомому мне особняку Ореховых.
Мне повезло, что вечер был уже совершенно по-летнему теплый, потому что в спешке и в угнетенном состоянии ума я не захватила из дома теплой накидки. Однако когда аэротакси приземлилось на широкой гравийной дорожке, идущей через красивый парк к особняку Орехова, я успела лишь слегка озябнуть. И даже эту зябкость я едва замечала за громадным, охватившим всю меня облегчением: отпустило! По мере отдаления от дирижабля, все так же медленно плывущим в небе над городом, ужасное давление контрольной булавки (или в данном случае правильнее было бы говорить о контрольной булаве?) покинуло меня.
— Добрый вечер! — меня приветствовал идеально вышколенный привратник резиденции Ореховых. — По какому делу?
— Я к Никифору Терентьевичу, — сказала я, должно быть, нервным тоном. — Скажите ему, что пришла Анна Ходокова, он знает.
Должно быть, я выглядела не слишком респектабельно: растрепанные от ветра волосы, кое-как впопыхах приколотая шляпка, никаких перчаток (про них я тоже не подумала, хоть по нынешним нормам этикета они на улице уже и не обязательны), да и платье самое простое.
Однако привратник вежливо поклонился, зашел в свою будочку и нажал на кнопку электрического звонка, который должен был вызвать посыльного из самого особняка.
Я приготовилась к долгому ожиданию: ворота находились довольно далеко от дома. Пока придет кто-то из слуг, пока отнесет послание назад, пока Орехов отреагирует и снова пришлет слугу…
Однако, к моему удивлению, все разрешилось стремительно. Откуда ни возьмись на перила крыльца сторожки приземлился крупный черный ворон. Кажется, я его раньше видела — Фергюс Маккорман, секретарь Орехова! У него какие-то таинственные дела с шефом, хотя сам этот секретарь шефа не любит.
Я начала лихорадочно обдумывать, что мне придется сделать, чтобы заставить ворона уступить, если он вдруг потребует преградить мне дорогу. Однако тот неожиданно сказал:
— Пропустить. Распоряжение Никифора Терентьевича.
— Прошу прощения, что задержал, — привратник поклонился мне.