Призыв Адам к такой теории связан с ее анализом многообразия времени как сосуществования прошлого, настоящего и будущего, и ее акцентом на взаимосвязях времени и социального контроля. Она считает, что во многих обществах память и ожидание сосуществуют в каждом моменте настоящего, хотя зависящие друг от друга часы — сезонные, биологические, человеческие, естественные, психологические, коллективные, индивидуальные, экологические и космические — борются за приоритетность. Она иллюстрирует это путем изучения временного момента своей повседневной жизни. Аналогично, я пишу свои размышления об идеях Адам в настоящем, хотя они написаны в прошлом, и я их читала в прошлом, а кто-то будет их читать в будущем. Хотя все же различные времена сталкиваются в этой точке времени: я обнаружила, что кофе, сваренный мною ранее, уже остыл, а телефон так и не звонил, а я ждала звонка. И на улице уже потемнело из-за дождя (раньше, чем вчера). Поэтому моя возможность видеть ухудшилась, теперь мне нужно включить свет, — и даже когда я вспомнила и начала искать комментарий Кристины Хьюз (Christina Hughes), которая десять лет назад обозначила исследования Адам, как и в 1989 году «все еще выжидающими, чтобы случиться» (Hughes, 2002, p. 133), в это время по электронной почте мне пришло письмо от моей дочери, из другого часового пояса. И я поняла, что если я еще потрачу время на это иллюстрирование, то не успею в срок закончить главу и книгу, и она не будет опубликована вовремя для включения ее в Национальную программу по оценке научных достижений Великобритании,
Хотя различные времена сосуществуют, они не равны по своему значению, и Адам рассматривает время как неизбежно связанное с властью. Она утверждает, что в западных капиталистических обществах доминирует «статичное, линеарное и дихотомизированное» темпоральное сознание, но феминистки должны побороть его, если хотят создать многоуровневую, контекстную теорию, в которой нуждаются. Однако она не рассматривает это доминирующее время как исключительно мужское, ведь это бы вновь привело к новому дуализму мужского/женского времени. Скорее, она добавляет свой голос к феминистской критике дихотомического мышления, распространяя подобные аргументы и на темпоральное измерение — ибо если это зависящий от контекста процесс, возникающий от «сложности и многогранности нашего повседневного опыта», тогда «вневременные дихотомии лишены всякого смысла». Это, в свою очередь, означает, что дуалистические подходы, понимающие время как циклическое или линеарное, физическое или социальное, традиционное или модерное, относительное или постоянное, мужское или женское, сами по себе несостоятельны (Adam, 1989, pp. 462, 461).
Акцент Адам на изменчивой, интерактивной природе человеческого времени означает, что она отвергает любое превосходство или старшинство «современного» западного времени. Такой же позиции придерживается и Хелга Новтони (Helga Nowotny) (1994), утверждая, что линеарная и циклическая концепции времени содержат элементы друг друга; она также исследует способы связи между различными временными потребностями/ перспективами и властью/авторитетом, чтобы понять, как действуют механизмы социального контроля. Сьюзен Гринхаус аналогично пишет, что существует больше чем одно понимание времени и ставит под сомнение, что линеарное время более «реально», чем другие времена, отвергая как «мистификацию, свойственную западной политической мысли», идею, будто «значение времени существует отдельно от логики власти и ответственности» (Susan Greenhouse, 1996, p. 86).
Некоторые политические следствия для феминисток такого многоуровневого темпорального сознания были рассмотрены Элизабет Гросс (Elizabeth Grosz), утверждающей, что оно ведет к тому, что мы должны мыслить и планировать за пределами настоящего, во имя «более невероятного будущего» (Elizabeth Grosz, 1999, p. 15). Такое будущее, по существу, непостижимое, незапланированное, очень сильное, хотя, конечно, обусловлено и прошлым, и настоящим. Она пишет, что мы должны видеть темпоральную природу наших собственных онтологических ориентаций. Гросс хочет разработать концепт темпоральности, который «направлен в будущее, непостижимое и недосягаемое в настоящем; будущее, которое переписывает и переориентирует наше теперешнее в неопределенность, трансформирует наше понимание преимуществ настоящего». С ее точки зрения, будущее видится «не как манипуляция, и не как реализация современных желаний или страхов… и не как просто спекулятивное, утопическое и невозможное» (Grosz, 2005, pp. 1-2, 72).
Роль утопического мышления