Гендер и политика времени. Феминистская теория и современные дискуссии

Не только феминистские утопии связаны с конкретными условиями. По-прежнему достаточно редкое, сознательное феминистское мышление о темпоральности само по себе может считаться продуктом быстрых социальных изменений, связанных с постмодернистскими понятиями неопределенности и текучести. Это означает, как обсуждалось в первой главе в отношении политической теории основного направления, что возможно определить развитие темпоральных перспектив в рамках феминизма или локализировать темпоральные разногласия, которые могут находиться в основе отдельных политических полемик. Однако эти модели нечеткие, феминизм никогда нельзя было поделить, четко классифицировать, нет прямой зависимости между типом феминизма и темпоральной ориентацией. Как будет показано в следующем подразделе, и природа феминистской истории также противоречива.

Так, первая и вторая волны западного феминизма, либеральная с требованиями равных прав и социалистическая (марксистская), могут быть рассмотрены как «модернистский» продукт мысли эпохи Просвещения и ее веры в постепенный прогресс всего человечества. Однако между этими двумя позициями есть также определенные разночтения: либеральная исходит из того, что права и справедливость имеют вневременное происхождение, а марксистская — что права и справедливость не существуют за пределами человеческого общества, они есть его продуктом и поэтому отвечают интересам доминирующего класса. Аналогично, если либеральные феминистки считают равенство полов безотлагательным требованием, то марксистские видят его как продукт определенного времени, возникший на определенном этапе человеческого развития, таким образом, прошлое (история) формирует как настоящее, так и будущее.

Эти модерные, ориентированные на будущее феминизмы очень сильно отличаются от радикального феминизма 1970‑х. В его рамках история рассматривалась как отчет о вечном угнетении, а не прогресс, и это объясняется неизменными, базирующимися на биологии качествами как мужчин, так и женщин (мужчины — это разрушители и угнетатели, а женщины — воспитательницы и дарительницы жизни). В свою очередь, такая позиция сильно отличается от современного постмодернистского феминизма, отвергающего «метанарративы» истории, такие как прогресс и вневременные права, вместе с идеей о том, что пол, гендер, женщина или даже индивид — неизменно и устойчиво существуют во времени. Для такого феминизма история не имеет значения, гендер можно создавать и пересоздавать по желанию, а «настоящее. это прелюдия к будущему, а не продолжение прошлого» (Tronto, 2003, p. 141; см. также: Weston, 2002). И хотя такие позиции могут побудить к некоторому пренебрежению прошлым, акцент на текучести и процессе может побудить к ретроспекции и воссоздать модели «определенного пути» как условия этих процессов. Такой анализ может привести к определению «критических точек», когда возможны масштабные изменения. В понятиях практической политики это означает, что если нынешние темпоральные перспективы, в общем, не поощряют стремления к революционным изменениям, то некоторые современные влиятельные идеи формируют сценарии о том, что радикальные изменения возможны и даже необходимы. Эти идеи базируются на опыте прошлого и указывают на политическую важность изучения истории для понимания настоящего и будущего.

Значение истории для феминизма

Феминизм заинтересован в истории по нескольким взаимосвязанным причинам. Многие считают, что изучение истории может помочь нам понять настоящее и те возможности для изменений, которые оно в себе таит. Некоторые находят, что, ссылаясь на прошлые достижения женщин и/или данность гендерных отношений, история может стать политическим оружием для опровержения утверждений о неполноценности женщин или о неизбежности современного уклада жизни. Тем самым она поощряет поиски альтернатив. Экстраполяция исторических исследований на изменчивые характеристики семьи и личной жизни ставит под вопрос различие общественного/частного (это обсуждалось в пятой главе), которое составляет фундамент западной политической мысли и поддерживает мужские привилегии. В целом, феминистское переписывание истории женщин и гендерных отношений опровергает своекорыстные ограничения любого мужского знания, описанного более 300 лет назад Мэри Астелл (Mary Astell): «Историю они пишут для себя, они рассказывают друг другу о великих подвигах и всегда делали только так» (цит. из Perry, 1986, p. 3). Несмотря на широкое распространение идеи о необходимости восстановления и переписывания истории женщин и гендера как одной из самых важных политических задач феминизма, феминистки часто расходятся во мнениях относительно характера женской истории, а также ее политических последствий. Некоторые делают акцент на постоянном характере угнетения, другие — видят прогресс в его ослаблении, а третьи — отбрасывают саму возможность нарративной длительности, которую предполагают эти две версии. Эти вопросы будут обсуждаться в оставшейся части подраздела.