Гендер и власть. Общество, личность и гендерная политика

В терминах структур труда и власти могут быть поняты многие институциональные и психологические проблемы, но не все. Так, способы, которыми люди создают между собой эмоциональные связи, и повседневные проявления эмоциональных отношений, видимо, подчиняются другой – хотя, несомненно, также социальной – логике. Проблемы, поднятые освободительным движением геев, психоанализом и феминистскими дискуссиями о сексуальности, не сводятся исключительно к труду и власти. Короче говоря, видимо, существует третья важная структура. Она связана с паттернизацией выбора объектов сексуального желания и сексуальной привлекательности; с воспроизводством гетеро– и гомосексуальности и отношений между ними; с социально структурированными гендерными антагонизмами (женоненавистничеством, мужененавистничеством, ненавистью к себе); с доверием и недоверием, ревностью и солидарностью в брачных и других отношениях; с эмоциональными отношениями, связанными с воспитанием детей.

Дальнейший анализ в данной главе основан на допущении о том, что три эти структуры эмпирически проявляются как основные структуры гендерных отношений. Это означает, что (а) их можно обнаружить в поле современных гендерных исследований и в гендерной политике; (б) с их помощью можно объяснить значительную часть распознаваемой в настоящее время структурной динамики. Однако это допущение не означает, что это единственные структуры, которые можно вообще обнаружить, и что ими исчерпывается все интересующее нас поле. Не означает оно также, что они являются необходимыми структурами (подобное суждение могло бы вернуть нас к метафизике конечных причин). Предпринимаемый здесь анализ базируется на более мягком, скорее прагматичном, но, вероятно, легче доказуемом утверждении о том, что данный подход может быть полезен для понимания современной истории.

Общее представление о социальной структуре как о паттерне, ограничивающем практику и свойственном определенному множеству социальных отношений, можно конкретизировать разными способами. Выделенные выше структуры – разделение труда, структура власти и структура катексиса – служат примерами того, что я буду называть структурными моделями. Они работают на определенном уровне логической сложности и в принципе позволяют сравнивать на этом уровне разные исторические ситуации. Они дают возможность поставить такие вопросы: что изменилось в половом разделении труда в результате капиталистической индустриализации? есть ли разница в гендерной структуре власти между коммунистическими и некоммунистическими государствами?

В долгих дискуссиях о структурализме структурное моделирование стало всем и вся структурного анализа. Имела место объяснимая одержимость структурными моделями, основанными на виртуальной трансформации, такими как теории родства и мифа Леви-Стросса, теория развития интеллекта Пиаже, теория синтаксиса Хомского. Они были интеллектуально мощными и придали порядок и точность социальной науке в то время, когда в ней доминировала смесь функционализма и ползучего эмпиризма. В то же время они отвлекли внимание от других возможностей структурного анализа, и особенно – от связи с историей.

На эти возможности указал Люсьен Гольдман, написавший программную работу на эту тему. Хотя его теория «генетического структурализма» так и не вышла за рамки методологического наброска, он продемонстрировал классический пример применения структурного анализа к культуре. Гольдман показал, что возможно изучать трансформации сложной структуры в реальном времени – в противоположность виртуальному времени структурализма. Дальнейший анализ в этой главе основан на данном подходе. Метод, использованный Гольдманом в работе «Сокровенный Бог» («The Hidden God»), свидетельствует о важности структурного анализа другого рода, описывающего инвентарь структурных особенностей данной конкретной ситуации.

Если структурные модели подталкивают исследователя к сравнению разных ситуаций на одном логическом уровне, то структурные инвентаризации подталкивают к более полному исследованию данной ситуации на всех ее уровнях и во всех измерениях. В этом нет ничего особенно удивительного. Любой историк, описывающий фон, на котором разворачивалось то или иное событие, любой политик, рассматривающий текущее взаимодействие или расклад сил, составляет структурный инвентарь. Любая попытка осмыслить гендерную политику в настоящий момент, определить, где мы в этом плане находимся, любая попытка охарактеризовать гендерные отношения в другой культуре или в другое время также порождает необходимость структурной инвентаризации.