Читаем Гендер в советском неофициальном искусстве полностью

ФИ: Я не веду записей. Во-первых, я ленив. Во-вторых, мои соображения находятся в постоянном движении, и записав что-то однажды, я быстро изменю позицию, перечитав, мне покажется нужным что-то вечно корректировать. Я когда-то пробовал, но я вижу несовершенство того, что я написал, и я это уничтожаю, потому что это не соответствует той правде, которая сейчас для меня является правдой. В конце концов запись проецирует собственную работу мысли на то, чтобы понравиться каким-то людям, находящимся во внешнем положении по отношению к себе. Меня же интересует внутренний процесс, для меня важен именно он. Мне важно не показаться красивым кому-то, а обрести тот смысл, ради которого я все это и делаю. А вот чтобы показаться красивым или некрасивым, существует такая форма, как искусство, и именно там создавая метафоры, я смогу это сделать. Если метафора удалась, для меня это великое благо, а дневниковость собственного проживания для меня очень утомительна. Я знаю людей, которые пишут дневники, но когда я читаю дневник, я вижу, что это форма доноса, а поскольку я жил в советское время и к доносам отношусь очень отрицательно, то меня это искренне коробит. Я недавно читал дневник Михаила Гробмана, у него была такая силовая линия описания всего. Буквально каждый день записывал, как амбарную книгу. Объединенное в книгу это выглядит как донос. Нусберг похожие вещи делал, и даже довел свой «дневник» до абсолютного доноса и абсолютной фальши, ибо старается в нем понравиться «госпоже истории», какой он себе ее представляет. И потом я знаю, какие люди слабые существа, как они хотят показаться другому или неким будущим людям очень значительными и важными, но эта «бочка» дегтя всегда будет присутствовать. И по контексту она будет считываться. Зачем же себя так позиционировать. Особенно интересно сравнивать дневники с реальными художественными работами, чаще всего это оказываются диаметрально противоположные вещи, почти китчевого характера. Самообнажение мне кажется нескромным. Кто я такой, чтобы всем демонстрировать, как я развивался. Почему это имеет сегодня такое первостепенное значение? Для культурологов это может быть полезно, наверное, а я художник и высказываюсь через метафору, а уж по ней можно судить, кто я такой.

ОА: Категория «другого» одна из базовых для философии ХХ века. Этот другой, глазами которого мы на себя смотрим, необходимая вещь для осознания себя. И отсюда вопрос – а рассматриваете ли вы Нонну как постоянного другого? Ведете ли с ней постоянный диалог?

ФИ: Вы поставили очень правильный акцент. Да. Так как вообще мнение посторонних меня не очень интересует, а ее мнение очень важно для меня, потому что мы с ней вместе работаем. Тут дело такое, что действительно из себя не видно кто ты и что ты, для того чтобы себя увидеть, нужно выйти во внешнюю по отношению к себе позицию, внешний взгляд – это прерогатива окружающих тебя людей. Но, конечно, не все из этих людей имеют значение в собственных глазах, а ее мнение мне невероятно важно, так как мы не только соавторы, но и семья. Такая конструкция для меня правильна. А что касается восприятия мнения посторонних людей, то оно может восприниматься только если обладает аргументацией. А себя можно отрефлексировать только взглядом со стороны, есть 3 или 4 человека, мнение которых для меня важно, и Нонна – такой человек.

ОА: Нонна занимается графикой, верно? Является ли ваше искусство плодом этого диалога, или скорее оно идет изнутри одного из вас, а потом уже в процессе диалога корректируется?

ФИ: У нас скорее молчаливый диалог. Каких-то многословных обсуждений у нас не бывает, чаще всего все понятно уже по взгляду или жесту. Два человека, которые живут вместе так долго, как мы, чаще всего просто чувствуют друг друга. Я принимаю только абсолютную способность самоприсутствия в том или ином деле и неважно гениально или нет, но я вижу, что человек отдает всего себя и сам стараюсь делать так же. На максимальном излете своих возможностей. А заявлять о собственной гениальности я не считаю правильным, так как выходит, что гениев в России на один квадратный метр очень много, что нарушает привычный взгляд на жизнь. Но может быть кому-то это дает какую-то энергию для работы. Хотя, нельзя не согласиться с древними, которые говорили: «ты сам о себе свидетельствуешь, значит свидетельство твое не верно».

ОА: Для вас в целом важна категория «гениальности»? Поскольку в ХХ веке и само понятие гениальности было переосмыслено. Но вы часто обращаетесь к этой классической категории…

Перейти на страницу:

Все книги серии Гендерные исследования

Кинорежиссерки в современном мире
Кинорежиссерки в современном мире

В последние десятилетия ситуация с гендерным неравенством в мировой киноиндустрии серьезно изменилась: женщины все активнее осваивают различные кинопрофессии, достигая больших успехов в том числе и на режиссерском поприще. В фокусе внимания критиков и исследователей в основном остается женское кино Европы и Америки, хотя в России можно наблюдать сходные гендерные сдвиги. Книга киноведа Анжелики Артюх — первая работа о современных российских кинорежиссерках. В ней она суммирует свои «полевые исследования», анализируя впечатления от российского женского кино, беседуя с его создательницами и показывая, с какими трудностями им приходится сталкиваться. Героини этой книги — Рената Литвинова, Валерия Гай Германика, Оксана Бычкова, Анна Меликян, Наталья Мещанинова и другие талантливые женщины, создающие фильмы здесь и сейчас. Анжелика Артюх — доктор искусствоведения, профессор кафедры драматургии и киноведения Санкт-Петербургского государственного университета кино и телевидения, член Международной федерации кинопрессы (ФИПРЕССИ), куратор Московского международного кинофестиваля (ММКФ), лауреат премии Российской гильдии кинокритиков.

Анжелика Артюх

Кино / Прочее / Культура и искусство
Инфернальный феминизм
Инфернальный феминизм

В христианской культуре женщин часто называли «сосудом греха». Виной тому прародительница Ева, вкусившая плод древа познания по наущению Сатаны. Богословы сделали жену Адама ответственной за все последовавшие страдания человечества, а представление о женщине как пособнице дьявола узаконивало патриархальную власть над ней и необходимость ее подчинения. Но в XIX веке в культуре намечается пересмотр этого постулата: под влиянием романтизма фигуру дьявола и образ грехопадения начинают связывать с идеей освобождения, в первую очередь, освобождения от христианской патриархальной тирании и мизогинии в контексте левых, антиклерикальных, эзотерических и художественных течений того времени. В своей книге Пер Факснельд исследует образ Люцифера как освободителя женщин в «долгом XIX столетии», используя обширный материал: от литературных произведений, научных трудов и газетных обзоров до ранних кинофильмов, живописи и даже ювелирных украшений. Работа Факснельда помогает проследить, как различные эмансипаторные дискурсы, сформировавшиеся в то время, сочетаются друг с другом в борьбе с консервативными силами, выступающими под знаменем христианства. Пер Факснельд — историк религии из Стокгольмского университета, специализирующийся на западном эзотеризме, «альтернативной духовности» и новых религиозных течениях.

Пер Факснельд

Публицистика
Гендер в советском неофициальном искусстве
Гендер в советском неофициальном искусстве

Что такое гендер в среде, где почти не артикулировалась гендерная идентичность? Как в неподцензурном искусстве отражались сексуальность, телесность, брак, рождение и воспитание детей? В этой книге история советского художественного андеграунда впервые показана сквозь призму гендерных исследований. С помощью этой оптики искусствовед Олеся Авраменко выстраивает новые принципы сравнительного анализа произведений западных и советских художников, начиная с процесса формирования в СССР параллельной культуры, ее бытования во времена застоя и заканчивая ее расщеплением в годы перестройки. Особое внимание в монографии уделено истории советской гендерной политики, ее влиянию на общество и искусство. Исследование Авраменко ценно не только глубиной проработки поставленных проблем, но и уникальным материалом – серией интервью с участниками художественного процесса и его очевидцами: Иосифом Бакштейном, Ириной Наховой, Верой Митурич-Хлебниковой, Андреем Монастырским, Георгием Кизевальтером и другими.

Олеся Авраменко

Искусствоведение

Похожие книги

Истина в кино
Истина в кино

Новая книга Егора Холмогорова посвящена современному российскому и зарубежному кино. Ее без преувеличения можно назвать гидом по лабиринтам сюжетных хитросплетений и сценическому мастерству многих нашумевших фильмов последних лет: от отечественных «Викинга» и «Матильды» до зарубежных «Игры престолов» и «Темной башни». Если представить, что кто-то долгое время провел в летаргическом сне, и теперь, очнувшись, мечтает познакомиться с новинками кинематографа, то лучшей книги для этого не найти. Да и те, кто не спал, с удовольствием освежат свою память, ведь количество фильмов, к которым обращается книга — более семи десятков.Но при этом автор выходит далеко за пределы сферы киноискусства, то погружаясь в глубины истории кино и просто истории — как русской, так и зарубежной, то взлетая мыслью к высотам международной политики, вплетая в единую канву своих рассуждений шпионские сериалы и убийство Скрипаля, гражданскую войну Севера и Юга США и противостояние Трампа и Клинтон, отмечая в российском и западном кинематографе новые веяния и старые язвы.Кино под пером Егора Холмогорова перестает быть иллюзионом и становится ключом к пониманию настоящего, прошлого и будущего.

Егор Станиславович Холмогоров

Искусствоведение
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Эта книга расскажет о том, как в христианской иконографии священное переплеталось с комичным, монструозным и непристойным. Многое из того, что сегодня кажется возмутительным святотатством, в Средневековье, эпоху почти всеобщей религиозности, было вполне в порядке вещей.Речь пойдёт об обезьянах на полях древних текстов, непристойных фигурах на стенах церквей и о святых в монструозном обличье. Откуда взялись эти образы, и как они связаны с последующим развитием мирового искусства?Первый на русском языке научно-популярный текст, охватывающий столько сюжетов средневековой иконографии, выходит по инициативе «Страдающего Средневековья» – сообщества любителей истории, объединившего почти полмиллиона подписчиков. Более 600 иллюстраций, уникальный текст и немного юмора – вот так и следует говорить об искусстве.

Дильшат Харман , Михаил Романович Майзульс , Сергей Зотов , Сергей Олегович Зотов

Искусствоведение / Научно-популярная литература / Образование и наука
Искусство жизни
Искусство жизни

«Искусство есть искусство жить» – формула, которой Андрей Белый, enfant terrible, определил в свое время сущность искусства, – является по сути квинтэссенцией определенной поэтики поведения. История «искусства жить» в России берет начало в истязаниях смехом во времена Ивана Грозного, но теоретическое обоснование оно получило позже, в эпоху романтизма, а затем символизма. Эта книга посвящена жанрам, в которых текст и тело сливаются в единое целое: смеховым сообществам, формировавшим с помощью групповых инсценировок и приватных текстов своего рода параллельную, альтернативную действительность, противопоставляемую официальной; царствам лжи, возникавшим ex nihilo лишь за счет силы слова; литературным мистификациям, при которых между автором и текстом возникает еще один, псевдоавторский пласт; романам с ключом, в которых действительное и фикциональное переплетаются друг с другом, обретая или изобретая при этом собственную жизнь и действительность. Вслед за московской школой культурной семиотики и американской poetics of culture автор книги создает свою теорию жизнетворчества.

Шамма Шахадат

Искусствоведение