Гендер в советском неофициальном искусстве

ФИ: Как мне кажется, я могу отличить женскую работу от мужской. Но теперь все труднее и труднее это делать, так как женщины сейчас работают очень круто и очень люто, очень радикально, иногда даже в радикальности превосходя мужчин. Однажды в Японии я пересекся с Мариной Абрамович на триеннале, она тогда показалась мне очень капризной, требовательной и даже тиранической. А на ее московской выставке, когда я увидел ее работы, я никогда бы не подумал, что их автор женщина. Ирина Нахова и то, что она делает с отрезанными головами, меня тоже поразило, я никогда бы не подумал, что женщина на такое способна. Но Ира Нахова, при всей своей женственности, оказывается, интересуется актуальным. Мне довольно трудно сказать по поводу, например, Любови Поповой, что эти работы делала женщина. Тоже какая-то радикальность и преодоление женского в себе. Гончарова тоже делала очень мощные вещи. Из женщин, которые мне очень нравятся, это Зинаида Серебрякова. В женском искусстве, даже самом передовом, на мой взгляд, больше теплоты, сентиментальности, какой-то склонности к цветам, детям, семье. Но вообще это разделение не кажется мне интересным, хотя и актуальным. Сейчас же все очень андрогенное.

ОА: Какие-то ваши современницы вам нравились? Римма Герловина, например?

ФИ: Герловины были очень рассудочными и высокомерными, их вещи меня никогда не задевали. Они, на мой взгляд, тоже явление не искусства, а культуры.

Интервью с Андреем Монастырским

Олеся Авраменко: В книге «Коммунальный постмодернизм» Виктор Тупицын публикует статью «Если бы я был женщиной», вы наверняка с ней знакомы.

Андрей Монастырский: Нет, именно с этой статьей я не знаком.

ОА: В этой статье Тупицын, анализируя положение художниц уже 1990‐x годов, говорит о том, что у женщин круга МКШ не было прямой речи, и это не осознавалось ни самими женщинами, ни мужчинами. По-вашему, это так?

АМ: Нет абсолютно. Римма Герловина, Ира Нахова, Наталья Абалакова и особенно Сабина Хэнсген, с которой мы делали шестой том «Поездок за город», всегда абсолютно наравне участвовали. То есть у меня никаких никогда не было сомнений.

ОА: Я изучаю сейчас опубликованные сборники МАНИ. И в них от лица экспертов-теоретиков выступаете только вы, Сергей Ануфриев, Иосиф Бакштейн, Юрий Лейдерман, Илья Кабаков и иногда Владимир Сорокин. Остальные персонажи (художники) появляются периодически. Это имеет какую-то историю?

АМ: Дело в том, что сборники МАНИ 1986 года – это был мой художественный проект. И поэтому я, естественно, узурпировал текстовое пространство. А Бакштейн мне помогал чисто технически, во-первых, и во-вторых, мы с ним записывали диалоги для этих сборников, обсуждая те или иные темы. Я обращался к тем, кто мне интересен, и записывал диалоги. Сборники были тематические, с такими идиотски-ироническими темами типа «сельское хозяйство и московский концептуализм» и так далее. Потом В. Захаров в начале 90‐x стал по этому же принципу издавать свой журнал «Пастор», тоже тематический, но там темы уже были вполне нормальные, серьезные.

ОА: Принимали ли женщины участие в сборе и редактировании папок и сборников?

АМ: Сборников нет, потому что, как я уже объяснил, это был мой личный художественный проект, за исключением шестого сборника – «Реки, озера, поляны», который целиком был сделан Лейдерманом. А папки – да, это общий архив, его собирали в том числе пары – Наталья Абалакова с Анатолием Жигаловым, Игорь Макаревич с Еленой Елагиной. А где больше всего присутствовал Бакштейн, так это в сборнике «Комнаты», но все это все равно составлял я, даже деспотично, я бы сказал, и на уровне отбора материалов, и на уровне отбора авторов. Я очень жестко к этому подходил.

ОА: Это очень интересно, потому что до этого я рассматривала сборники МАНИ как настоящий архив, и только сегодня лично от вас узнала, что таковым они не являлись, а были именно художественным проектом.

АМ: Да, архив – это папки МАНИ. В сборниках меня интересовала очень узкая линия: это Кабаков, КД (Коллективные действия) и МГ (Медицинская герменевтика), то есть текстовая линия.

ОА: Сегодня бросается в глаза отсутствие женщин в сборниках МАНИ.

АМ: Ну почему же, я точно помню, что там есть «Перцы» (Людмила Скрипкина и Олег Петренко).

ОА: Только в виде атрибуции к произведениям, там нет прямой речи художниц. Женщины появляются на фотографиях и как авторы некоторых произведений.

АМ: А как же Ирина Нахова, которой посвящен большой блок текстов в сборнике «Комнаты»?

ОА: У Наховой есть две страницы авторского описания комнат, после двадцать страниц мужских отзывов. Сейчас мне более или менее понятно, почему происходило именно так, это ваш художественный проект. Тогда как при рассмотрении сборников МАНИ в качестве архива мне всегда хотелось бы понять, почему женщины не говорят.