Гендер в советском неофициальном искусстве

АМ: Нет, не связывалось. Например, Мария Константинова умела хорошо шить и использовала это в художественных целях.

ОА: И произведение не страдало от того, что было выполнено в неканонической технике?

АМ: Нет, не страдало. Дело в том, что был художник, который вышивал, – кажется, Дмитрий Цветков. Так что это не гендерные вещи.

ОА: В таком случае, были ли специфические сюжеты, которые можно было бы назвать женскими? Например, Никита Алексеев в качестве таковых упоминает камерные портреты и пейзажи представительниц левого МОСХа. Было ли что-то похожее в вашем кругу?

АМ: Я в этом не специалист, но я думаю, что не было. Я этого не осознавал.

ОА: Существовали ли в вашей компании гендерные разделения? Когда женщины группируются с женщинами, мужчины с мужчинами? Осознавалось ли это как нечто естественное или нет?

АМ: Нет, этого никогда не было, это началось только в 1990‐м году. Анна Альчук, Мария Чуйкова, Ольга Зиангирова, группа женщин-художников, которые любили устраивать женские выставки в 1990‐е годы.

ОА: И как вы к ним относились?

АМ: Очень хорошо, с интересом. Я на них ходил и с интересом к ним относился. Но я, например, не могу сказать, что Энди Уорхол – это мужское искусство, а кто-нибудь вроде Барбары Крюгер —женское. В современном искусстве глупо говорить как о национальных особенностях (например, что этот художник русский, американский, китайский), так и об особенностях гендера. Я считаю, что современное искусство наднационально и оно – над гендерными различиями.

ОА: А как вам кажется, есть ли у разных художниц круга МКШ – Ирины Наховой, Елены Елагиной, Натальи Абалаковой, Марии Константиновой, Марии Чуйковой, Надежды Столповской – что-то общее? Есть факторы, объединяющие их искусство?

АМ: Нет. Это абсолютно разные художницы.

ОА: Знали ли вы в 1960–1970‐е об «амазонках авангарда» – Поповой, Гончаровой, Удальцовой и так далее?

АМ: В то время их не называли амазонками. Но вообще Гончарову я знал, это мощнейший художник. Так что, конечно, я их знал. Уже в конце 1960‐x я был знаком с этими работами.

ОА: Знали ли вы круг ленинградских диссиденток-феминисток? В 1979 году они выпустили альманах «Женщина и Россия», а после принудительной высылки редакции за рубеж журнал стал называться «Мария», и это был ленинградский православный феминизм. Знали ли о нем в Москве?

АМ: Я знал Татьяну Горичеву, но как представительницу ленинградской философии. Они даже переписывались с Борисом Гройсом, в самиздате фигурировала их переписка. Была также важная фигура Пиамы Гайденко, которая переводила Хайдеггера и сама была заметным философом. Еще была переводчица и исследовательница Евгения Завадская, она переводила книги о Китае и учении дзен.

ОА: Эндрю Соломон в «Irony Tower» подробно описывает круг Фурманного. Там есть интересное предположение, высказанное Константином Звездочетовым. Он говорит о том, что советские женщины, эмансипированные по праву рождения, высшей точкой женской эмансипации в большинстве своем представляли себе «шпалоукладчицу». И женщины художественного круга этой эмансипации и участия в политике (скомпрометированной женотделами и партсобраниями) пытались избежать с помощью ускользания, молчания и погружения в консьюмеризм. Согласны ли вы с этим?

АМ: Об этом я не думал. Но могу сказать, что, например, в диссидентском движении были женщины – Вера Лашкова, Наталья Горбаневская, Юлия Вишневская, Людмила Алексеева, и они очень активно занимались политикой.

ОА: А в вашем кругу женщины наоборот не участвовали в фиксации дискурса.

АМ: Ну почему, Сабина Хэнсген много всегда писала. Она появилась в 1983 через Абалакову–Жигалова.

ОА: Она снимала перформанс «16 позиций для самоотождествления, или Красная комната», верно?

АМ: Возможно, но что совершенно точно, вместе мы сделали первый видеоарт в России. Это есть в исследовании Антонио Джеузы. Это 1985 год, работа называется «Разговор с лампой», по мотивам моего одноименного текста 1975 года «Я слышу звуки».

ОА: Влияла ли она на ваш круг?

АМ: Мне сложно отметить какие-то конкретные вещи, но разумеется влияла, так как мы все друг на друга влияли.

ОА: Я бы хотела задать вопрос про мужское. Я очень люблю вашу повесть «Каширское шоссе», это очень важный документ и замечательное художественное произведение. Ощущался ли мужской гендер в конце 1980-х? Ощущали ли вы себя представителем социальной группы «мужчины», ощущали ли какие-то довлеющие стереотипы?

АМ: Сто процентов нет. Эта тема никак не фигурировала.

ОА: То есть в момент обдумывания мысли «кто я есть» возникает слово «человек», без половой принадлежности?

АМ: Абсолютно, именно так.

ОА: Есть очень популярный штамп – «мужское братство»…